Пляска в степи
Шрифт:
Но она вовсе не была такой глупой женщиной, как о ней думал отец и многие мужчины. Иштар не станет пытаться сбежать от трех крепких, умелых воинов.
Вместо спрятанных монеток и колокольчиков она украсила волосы несколькими золотыми цепочками, завязанными в узел у основания. Этот узел полагалось закреплять в середине прически, и тогда длинные цепочки красиво ниспадали со всех сторон на волосы, змеясь и переливаясь.
Украшение ей подарил Барсбек.
Тем последним вечером она надела его, а еще любимый кафтан полководца — багряного цвета, с золотым шитьем и узором — и села прямо напротив него и не сводила пристального,
Иштар знала за собой эту силу. Силу, которая ее и погубила. Силу, которая заставляла мужчин тянуться к ней в желании обладать, в желании сломить. И теперь она приманивала ею полководца как на охоте, когда ловят зверя на живца.
Ее черные раскосые глаза обжигали. Во взгляде, которым она награждала Барсбека, растекалось тягучее, пронзающее вожделение. Она облизывала языком пересохшие губы и продолжала неотрывно на него смотреть. Перекидывала скрещенные ножки, и задиралась штанина широких шаровар, оголяя тонкую щиколотку. Иштар отламывала кусочки лепешки и медленно отправляла их в рот, слизывая с пальцев мельчайшие крошки. А потом запрокидывала голову, любуясь безоблачным, ясным небом, и косы скользили по ее худым плечам, обнажая длинную, нежную шею. Она встряхивала волосами, поворачивалась к Барсбеку боком, и на подаренных им цепочках плясало золотое пламя от зажженных факелов.
Внутри Иштар все обливалось кровью, когда она замечала алчущий взгляд Барсбека. Она собиралась его предать.
Когда со скудной трапезой было покончено, храбрый полководец смотрел на нее уже почти умоляюще, и она ломалась, ломалась от одной только мысли о задуманном. Еще не поздно было отступить. Достаточно лишь встать и поскорее уйти в свою палатку, чтобы не сомневаться.
Но когда хазары потянулись к своим навесам, и оживленные беседы начали медленно умолкать, Иштар встала со своего места и села рядом с Барсбеком, нарочито неспешно пройдя мимо него и будто случайно задев по плечу самыми кончиками пальцев. От этого простого прикосновения он вздрогнул, словно его пронзило насквозь. Она подвинулась к нему вплотную, прижалась бедром к бедру, ощущая его тепло даже сквозь несколько слоев одежды.
Окаменевший, напряженный Барсбек покосился на нее спустя продолжительное молчание, так и не дождавшись, пока она заговорит сама.
— Что тебе нужно, Иштар? — спросил он почти устало.
— Мне надоело притворяться, — шепнула она, и это было правдой. — Сколько бы мне ни осталось времени… я хочу провести его с тобой.
И это тоже было правдой.
Крылья его носа затрепетали так, словно он с трудом себя сдерживал. Иштар исподтишка погладила его по руке, и Барсбек вздрогнул еще раз.
— Я хочу станцевать для тебя, — закусив губу, сказала Иштар. — Только для тебя.
Все внутренние стены, все преграды, которые полководец старательно взращивал в своем сердце последние недели, рухнули в одночасье. Дюжины дюжин раз он видел, как Чичек* танцевала для других и почти никогда — для него. Он закрывал глаза и видел, как взлетают ее звенящие косы, как браслеты скользят по тонким запястьям, как вспыхивают в пламени костра ее монетки и яркие шаровары. Он представлял, как все внутри воспламеняется от одного ее взгляда…
Ох, Иштар, Иштар, что же ты делаешь…
Стиснув зубы, он крепко взял ее
Если завтра для нее наступит.
Захватив по пути горящий факел, они дошли до места в стороне от хазарского лагеря, где держали лошадей, и Барсбек отыскал своего жеребца, подсадил сверху Иштар и запрыгнул сам. Тронув коленями бока, шепнул ей в ухо:
— Показывай.
Она чувствовала жар его тела позади себя. Иштар вздохнула. Великий Тенгри, как же непросто ей будет осуществить задуманное. Облизав пересохшие от волнения губы, она указала место, где спрятала свой старый платок, в который завернула браслеты и нанизанные на нитки колокольчики и монеты.
Она уже забыла, когда волновалась в последний раз так же сильно, как в тот вечер. Когда надевала свои браслеты под пристальным, обжигающим взглядом Барсбека, когда вплетала украшения в косы. Она даже танцевала для него поначалу робко и неуверенно, будто и не будоражила раньше кровь множества мужчин своей пляской.
Будто и не плясала тогда для Саркела в пламени костра. Будто и не погубила сама себя.
Но с каждым жестом она становилась все увереннее, вспоминая музыку, что звучала лишь у нее в голове. В ночной темноте, лишь при неярком свете одного факела она напоминала тлеющий костер, то и дело вспыхивавший яркими искорками — когда Иштар вскидывала к лицу руки, когда вертелась вокруг себя, позволяя косам разлетаться во все стороны, когда обжигала своим взглядом, проникавшим в самое сердце.
Она плясала и плясала, позабыв на время даже о Барсбеке, и глядела лишь в бескрайнее, бездонное небо над своей головой.
Иштар не помнила, как остановилась, прерывисто, жадно дыша. Как громко стучало ее глупое сердечко. Встрепанная, взбудораженная, она взглянула на Барсбека сквозь упавшие на лицо косы, и он подорвался с плаща, на котором сидел, стиснул ее в руках и оторвал от земли.
В ту короткую ночь она принадлежала лишь Барсбеку. Верно, впервые в жизни. Не маячил у нее за спиной силуэт отца, который использовал ее красоту в своих целях. Не стояли в ушах его приказы соблазнить нового мужа. Ничего этого не было. Лишь она и мужчина, которого она любила, и бездонное звёздное небо над ними. А потом Барсбек прижал ее к себе и укрыл их обоих плащом, и Иштар затылком чувствовала его прерывистое, хриплое дыхание, а лопатками — ощущала стук его сердца.
— Чичек, — только и сказал Барсбек, проваливаясь в дрему.
Изо всех сил она старалась не уснуть сама и молилась всем богам, чтобы дыхание у нее на затылке поскорее выровнялось, став спокойным. Слишком короткой была ночь. Слишком многое ей нужно было еще сделать.
Когда Барсбек, наконец, уснул, Иштар едва не расплакалась от облегчения. Она осторожно выскользнула из его объятий и застыла на месте, когда он, потревоженный, что-то пробормотал. Она заранее позаботилась снять все украшения и браслеты, и потому могла ступать сейчас бесшумно. Дрожа от холода и страха, она начала быстро одеваться. В том старом платке помимо украшений ей удалось припрятать и несколько лепешек на ближайшие дни, и одну теплую рубаху — ночи в степи могли быть обжигающе холодными зимой.