Пляжный клуб

Хильдебранд Элин

Любовь – такая сложная штука. Наверное, поэтому нормальная любовь приходит не раньше, чем ты станешь подростком. Любовь Сесили к Марибель была голубая как небо и синяя как вода, а ее любовь к Габриелю походила на галоп бешеных лошадей. Любовь же к родителям напоминала томящую зубную боль, которую нельзя не заметить и нельзя забыть.

– Ты поступила совершенно правильно, милая, – сказала Тереза, дожевывая сандвич с помидорами. – Надеюсь, мы больше никогда не увидим эту женщину.

– Пять тысяч

долларов коту под хвост, – заметил Билл, откашлялся и добавил: – Впрочем, когда ты доживешь до моих лет, дочка, то поймешь, что человеческое достоинство не измеряется деньгами.

– Эта старуха – грязная расистка, – буркнула Сесили. – И сколько вокруг тех, кто просто молчит!

– Надеюсь, таких больше нет, – заметила Тереза. – И разумеется, если еще кто-нибудь будет выражаться подобным образом, мы их тут же отправим восвояси.

Сесили взглянула на свою тарелку. Ломтик красного помидора на белом хлебе, горстка синих кукурузных чипсов. Четвертого июля стол в их семье был украшен цветами национального флага. Таково мамино представление о празднике. К своей порции Сесили так и не притронулась. Делясь с родителями историей про миссис Хиггинс, она была уверена, что ей устроят нагоняй. Тогда у нее появился бы повод вспылить и было бы легче перейти к теме отъезда. Как ни странно, родители поддержали ее и вообще повели себя круто.

– Видела бы ты, что тут творилось в шестидесятые, – поделилась Тереза. – В те времена в клубе действительно не было черных, она права. Так ведь, Билл?

– Должен признаться, что Хейзы – единственные чернокожие члены клуба. Хотя нет, вру. Еще Крупински, они тоже черные.

– Ну, она-то черная, а он – поляк, забыл? – поправила мужа Тереза. – В каком это году было? Восемьдесят третьем? Или в восемьдесят четвертом? У них еще такая миленькая дочка родилась, девочка-шоколадка.

– Боже правый! – возмутилась Сесили. – При чем тут шоколад? Это вам не экзотическая пища, а человек. Вы сами-то недалеко ушли. Слушать противно.

Тереза посмотрела на нее как-то странно.

– Милая, ну ведь это просто так говорят. Какая ты, однако, ранимая. И что ж ты не притронулась к еде?

– Да ничего. Просто расстроилась из-за того случая, ясно?

Билл нахмурился.

– Молода ты еще. Не знаешь, что люди бывают гнилыми. Ничего, привыкнешь.

– Ну, это же грустно, Билл, – проговорила Тереза.

Сесили вышла в гостиную и встала у окна, откуда открывался вид на пляж. Смеркалось. Гости отеля, покидая номера, выходили на пляж. Все готовились смотреть фейерверк. Из года в год Сесили вместе с родителями любовались фейерверком с «вдовьей площадки», самой высокой точки дома. Сесили обернулась. Родители доедали сандвичи, дожевывали чипсы.

– А у меня новость, – сказала она.

– Еще одна? – удивилась Тереза. – Кроме того, что ты нам поведала про миссис Хиггинс?

– Кстати, мы гордимся тобой, ты неплохо справляешься, – добавил Билл, на удивление елейным тоном. – С честью разрулила неприятную ситуацию.

– Спасибо, – безразлично произнесла Сесили. От всей души хотелось, чтобы родители перестали заискивать. – Барабанная

дробь! И моя новость… вы готовы?

Ей стало страшно. Как перед прыжком в школьный бассейн с вышки или как в первый раз, когда Габриель разворачивал кондом. Она взмолилась Богу, умершему братику и Габриелю: «Пожалуйста, пусть они все поймут!»

– Я решила взять академический отпуск, потому что хочу путешествовать. Так что в сентябре я поеду не на учебу, а в Рио.

Сесили перевела взгляд на парковку. Два «БМВ», один «Ровер», один «Ягуар». «Бьюик» Лейси. Тысячи осколков разбитых раковин и миллион песчинок. Когда она нашла в себе силы обернуться, родители, будто застыв, сидели и смотрели на нее, не отводя взгляда. У мамы белел майонез в уголке рта.

– Милая, прости, пожалуйста, я не поняла, что ты сейчас…

– Я подала заявление на академический отпуск. И поеду в Южную Америку путешествовать с Габриелем. Что именно вам не ясно?

Тереза повернулась к мужу.

– Билл… – проронила она. В ее голосе стояли слезы.

Он взял жену за руку.

– Сесили, погоди. Ты можешь минуточку подождать? Зачем ты все это сказала? Ты пытаешься нас обидеть?

– Слушайте, вы тут ни при чем. Я приняла решение. Мне нужно отдохнуть.

– А как же колледж? – Тереза всплеснула руками. – Для того люди и учатся в школе – там их готовят к колледжу.

– Мам, а как же ты? У тебя вообще нет образования. – Во рту у Сесили стало кисло, как после томатной пасты. – Ты ведь не окончила Хантер.

– И очень об этом жалею, – сказала Тереза. – У меня не было мозгов, чтобы учиться, а у тебя они есть.

– Не придирайся к матери, Сесили, – потребовал Билл.

– Ну и что? Академку берут сплошь и рядом, – оправдывалась Сесили. – Даже специальный бланк есть. А иначе зачем он? Люди постоянно откладывают учебу, это нормально!

– Никакое не нормально, – возразил Билл. – И не обобщай. Ты же знаешь, я не люблю гипербол.

– А я не люблю, когда ты используешь такие слова, – надулась Сесили.

– Ну хорошо, если тебе так хочется в Южную Америку, давай слетаем туда на Рождество, – не унималась Тереза. – Это будет здорово! – Она захихикала. – Давно мечтала увидеть водопады Игуасу.

– А когда-то мечтал встретить девушку из Ипанемы, – пожал плечами Билл.

– Я поеду с Габриелем, – проговорила Сесили. – Он очень хороший человек. Вы не познакомились, потому что его не было на церемонии, ему пришлось пораньше улететь. Просто поверьте мне на слово. Мы любим друг друга, и это началось не вчера.

– Нельзя лететь наедине с каким-то парнем, тем более иностранцем, которого мы в глаза не видели, Сесили. Ты же еще ребенок. Выкини эту блажь из головы, – посоветовала Тереза. И убрала со стола свою тарелку, а заодно и нетронутую порцию Сесили. – Не обижайся.

– Дочь, я рассчитывал, что ты продолжишь семейный бизнес, – начал Билл. – Знаешь, тут кое-что произошло в твое отсутствие. В общем, мне скоро придется отойти от дел. Ты не можешь просто так взять и сбежать за границу. Ты – часть семьи, и на тебя возложена определенная ответственность.