Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Гуревич Рахиль

Отчим имел странную привычку приходить, когда дело почти закончено. Мама перетаскивала компьютерный стол из своей комнаты в его комнату - он потребовал, когда стал деньги на нас с мамой жалеть. И получилось так, что только стол мама перетащила, как он тут же, посмотрел критически, передвинул на десять сантиметров вправо, прищурил глаз. Опять мама всё не так сделала.

Или разбираемся мы с мамой к первому сентября, выметаем из-под дивана два мешка обёрток, пустых упаковок из-под сока и потерянных мною в течение прошлого года тетрадей, а тут и отчим с веником

машет по центру комнаты. Это называется, он убирался. Сейчас, после месяца отсутствия, комната отчима погрязла в пыли. Пыль на люстре, пыль по углам клубится, то же и в прихожей, но утром, видимо, пока я спала, он маниакально до идеальной белизны оттёр плиту, отдраил в коридоре обои.

Незаметно я втянулась в сборы чемодана и даже, наигранно злясь, стала пихать стул с папой в сторону, обижаясь, что он мне не помогает. А папа сидел за столом и рассматривал кукол. Я доставала ему куклы, сажала их на стол и, собирая вещи, рассказывала, когда и где, и как, при каких обстоятельствах сделала их.

– Вот это, папа, первая.
– я показала божью коровку, подушечку-игольницу.
– Меня, шестилетнюю, избивали в санатории десятилетние мальчики, я приехала домой и сама её сшила. В санатории нас учили шить. Меня поразило, что если квадрат или прямоугольник из ткани сложить пополам, и сшить по короткой стороне, получается вроде кукольной шапочки, а внутри - пустота, объём. И когда меня обижали, я стала мысленно надевать на себя такой примитивный колпак.

– Они поплатились, - коротко отзывался папа.

Йес! Йес! Папа заговорил! Папа снова «ожил». Йес!

И я продолжала рассказывать о новых и новых обидах, которые я терпела в школе, потому что была толстая, а потом ещё и в очках...

Папа вздыхал и кивал.

Я заснула под утро довольная-предовольная. Проснулась поздно, окликнула, ещё с закрытыми глазами:

– Па-ап?

Но папа не отозвался. Я встала, похлопала папу по плечу, но он сидел как неживой.

Я пошла на кухню, отчим так и не появлялся. Я попила чай, посмотрела телек и вернулась в комнату.

– Ты что?
– подал папа свой вздох.

– Уфф! Пап! Ты будто оболочку оставил, а сейчас вернулся.

– Да. Я полетал немного.

Первая сплетница класса, прислала мне сообщение: «Сухова не едет в лагерь».

Сухова была старостой класса, противной до предела, отвратительной и ужасной, я припомнила, что рассказывала папе о Суховой этой ночью. Нет. Не может быть. Это совпадение.

Я позвонила маме:

– Ма-ам! У меня всё нормуль.

– Стас на даче со мной, - ответила мама.
– Завтра жди.

Ого! А как же его работа? Выходил ли он на неё вообще или сразу смотался на дачу? Мама ответила, что много будешь знать, скоро состаришься.

Мы поговорили ещё про Сухову. Мама предположила:

– Они жалеют деньги на лагерь. Они жадные.

Но я-то знала, что это не так! Я это знала!

– Папа! У нас целый день в запасе. Пойдём в кино?

И мы пошли в кино, где папа сел отдельно, на самый первый ряд, и на первый ряд больше никто ни сел - так страшно вспыхивали очки у папы.

Чемодан

был собран, комната впервые единолично мной пропылесосена. А всё потому что я ни на минуту не умолкала, и, собирая и перекладывая вещи, хлопала разбережённую такой небывалой активностью моль - у меня весь шкаф в комнате забит тряпками, тканями для кукол. Моль не дремлет.

Ночью папа оставался неподвижен - я специально проверила. Сидел неподвижный манекен, не откликался. Видно, снова летал. Я решила залезть к нему в карман, из которого вчера он просил меня достать купюру... но карман не расстегнулся, и я, сгорая от стыда, отстала от этого нечта в пятнистом костюме.

– Я тоже был любопытный, - вздыхал папа с утра.
– Кто что, кто с кем, кто в какой квартире живёт. И всё это вместо того, чтобы носить твою маму на руках. Мне тогда казалось, что она меня не стоит. Она не работала, пила джин-тоник и вязала себе какие-то огромные кофточки. А на новый двухтысячный год сшила 12 драконов.

– Обалдеть! Я и не знала, что мама умеет шить игрушки!

– Да. Она шила их и шила. Купила в универмаге маленькую мягкую игрушку, распорола её, увеличила выкройку и сшила двенадцать драконов, набила их порезанным на кусочки шерстяным ватином. Во времена дефицита мама купила ватин - хотела шить себе одеяла, но так и не собралась. Драконы получились огромные, мама всем их раздарила, оставив себе карлика.

– Карлика?

– Самого страшного, со свешивающейся на бок головой. Первый блин комом.

Я припомнила из глубокого детства какую-то зелёную игрушку, игрушка мне кивала, она должна валяться где-то на даче.

– А зачем мама шила этих драконов?

– Чтобы ты родилась в год дракона.

– Но зачем?

– Не знаю. Мне было это неинтересно. Я зарабатывал деньги и мечтал жениться на богатой женщине. Мама была очень бедной, очень переживала, когда её на рынке обвешивали. А деньги за обвес заставляла требовать меня.

– Вы ходили вместе на рынок?

– Иногда. Когда я не работал. Мама часто ходила на рынок вечером одна. Вечером можно было купить подгнившие фрукты подешевле. А в ноябре мама ходила и покупала виноград россыпью...

– Мама и сейчас его покупает!
– вдруг вспомнила я, - и ещё всё вспоминает те палатки у кладбища, которые теперь магазин.

Вот тут и заявились мама с отчимом. Отчим шмыгнул на кухню как трусливый ушастый ёж. Их на даче навалом. Мама встала в дверях, при входе в мою комнату.

Она посвежела, похудела, на руках были следы от укусов комаров. Но это было не главное. Глаза у мамы светились. Мама была счастлива. Я это сразу уловила.:

– Папа, что ли, за тебя убрался?

Мы с папой молчали. Папа пыхтел.

– Ну привет, - улыбнулась мама папе.

– Привет, - вздохнул папа.

– Мам! Я сама!

– Что сама?

– Убралась. А ты бы обувь сняла, ты же с улицы, - я несла чушь, какая там грязь с улицы в плюс тридцать пять по Цельсию.

– Да, да, извини. Совсем плохая стала, - и мама обратилась к папе: - Всё по твоей милости.