Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Что - по моей?
– Мозгов лишилась. Вот что. Пока ты рыбу свою удил...
– мама всхлипнула.
– Доудился. Девочку сироткой оставил. Пришлось мне замуж выходить.
– Не надо!
– попросил папа.
– Ты вообще думаешь, что делаешь, - мама вернулась в одной шлёпке, - Все мертвяки в гробах давно сгнили, а ты всё не угомонишься.
– Ну зачем ты так. Я же страдаю, - мне показалось, что вздохи пошли строем, как солдаты с полигона, которые приезжали к нам в школу 9 мая.
– Отстрадался. Чего надо?
–
– Перепутал, - недовольно сказал отчим.
Я очень удивилась. Обычно он говорил: «А я откуда знаю, где твоё...»
Вы, наверное, поняли, что маму это бесило, а меня бесило, когда отчим брал мои швейные принадлежности, любимые мои ножницы, особенные, которые с виду были обычными. Я и отчим крепко поссорились из-за этих ножниц. Отчим утверждал, что ничего не знает. Тогда мама залезла в верхний ящик его комода, где он хранил все документы и все железки, а также скапливал использованные батарейки, которые перемешивались с полными и в итоге мама выкидывала всё подряд. Ножницы нашлись в ящике комода, а отчим продолжал утверждать, что он не брал, а это я сама свои ножницы разбрасываю. «Никакого достоинства - ни на грамм, ни на микрометр, - плакала тогда мама, - врун».
Отчим кинул маме вторую тапку.
– Уж купила ему две пары чёрных шлёпок, себе - синие. И всё равно путает. Дальтонизм, - мама напялила шлёпку и обратилась к папе: - Так чего тебе недостаёт?
Папа вкратце рассказал всё, что объяснял мне, добавил:
– Стечение обстоятельств. Ты веришь, что я вас продолжаю защищать. Ты чувствуешь, что я в комнате?
– Ты меня не ценил, - сказала мама абсолютно не о том, и села на мою кровать.
И тут случилось неслыханное. Отчим, который обыкновенно, приходя домой, бежал на кухню варить сосиски, вдруг подошёл и встал перед мамой на колени.
– Уйди отсюда!
– не удержалась я, с какой стати вообще он ездил к маме на дачу. Это после своей Воркуты он ещё смеет!
– Не видишь важное дело.
Отчим тихо отошёл, ушёл, погремел кастрюлями и сковородами и ... вернулся, его трясло, он был взбешён. То есть он вышел, подчинился а потом его накрыло. С ним всегда так. Он держится, держится, а потом накидывается. Что он нам с мамой наговорил за последний год! Даже вспоминать не хочется. И всё то же: спокойный, спокойный и вдруг - хоп!
Шлёпка сама слетела с ноги мамы, полетела, впечаталась в отчима. Он стоял как вкопанный, тёр лоб - шлёпка впечаталась ему в лоб. И вдруг папа встал на колено и обул маме ногу. Я помогла папе сесть обратно. Рука его на ощупь твердела, а я держала его за предплечье секунд пять, не больше. Он твердел, наливался как мишка Тедди, их надо набивать очень плотно. Они же первоначально были набиты опилками.
– Ну так что надо? Сколько ещё собираешься здесь столоваться?
– орал отчим.
– Что ты ребёнка пугаешь каждый день?
– Он меня не пугает!
– я возмутилась тому, что отчим уже и папу попрекает
– Мне вот что надо, - вздохнул папа зловеще. Впервые зловеще.
– Мне надо проговорил он.
– Чтобы ты ушёл отсюда навсегда.
– И это всё?
– отчим хохотал.
– Кукла будет меня учить?
– А ты, - папа вполне по-человечески, а не как робот, повернулся к маме: - а ты должна меня простить.
– Но я на тебя не в обиде. Ты своё получил.
– Гниёшь теперь или там горишь в гиене огненной, - подал голос отчим.
– Ты бы помалкивал, - сказала я отчиму.
– Или хочешь опять грохнуться так, что уже не встанешь?
Отчим имел воинственный вид. Он смеялся, натужно, театрально, но - смеялся. Мне показалось, что у него едет крыша.
– Если в этом всё дело - говорила мама папе: - пожалуйста, я тебя прощаю.
Мама расплакалась. Отчим тихо смылся. Из кухни через какое-то время завоняло гмо-сосисками. Я их обожала. И мама тоже.
– Мам! Ну что плачешь?
– я присела тоже на свою кровать. Носастая бабушка кивала одобрительно мне с подушки. Я её совсем не боялась.
– Да мы с папой отлично проводим время. Он мне про тебя столько интересного рассказал...
– Да?
– размазала сопли по щекам мама.
– Только и думал, у кого какая машина, и у кого какая квартира.
В прихожей хлопнула дверь. Это ушёл отчим.
– Курить пошёл? Странно. Он же бросил.
– нервно-оглушительный звук вернул маму в настоящее.
Пока говорили, я заметила, что мама стала намного довольней, она стала не привычно-удручённой, а радостной.
– Он пошёл покупать тебе зефир, - сказал папа.
– Хотя мы с Лорой могли бы сами купить тебе всё, что сейчас продаётся.
– А какой мармелад был раньше, помнишь? В том магазине у кладбища?
– сказала мама.
– Эх.
– Эх, - вздохнул и папа.
– Вот поэтому я и здесь. Ты всё не можешь успокоиться. Вспоминаешь, живёшь прошлым. Меня нет в живых, а ты всё вспоминаешь, ругаешься со мной в мыслях. Да, я кругом виноват. Бриллианты, проданные в ломбард отпустили вас от привязки к кладбищенскому злу, твоя тоска, воспоминания, сила плывунов и вот я здесь. И как долго я пробуду зависит только от тебя.
– А что? Можешь уйти?
– испугались мы с мамой хором.
– Не хотелось бы. Но на меня идёт охота.
Пришёл отчим с мешком вкусностей, он вернулся быстро, мама с папой всё «эхали», всё вспоминали:
– А помнишь?..
– Помню, - вздохнули все вздохи мира.
Стас заглянул в мою комнату, сделал кислое лицо и сказал с издёвкой:
– А ещё был жевательный мармелад «Райский сад», в пакетиках.
– Нет. Туда нам далеко, - папа вздохнул тяжело, как будто дух испустил последний. Но я знала, я была почти уверена: позже он подпитается от Стаса. Как только Стас начнёт злиться.