Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Дэн тебя специально выживает. Не уходи, Кать. Он только этого и ждёт. Не уходи и всё.
– Я уже не солистка, - и опять слёзы текут.-Светлана Эдуардовна так изменилась, такая злая стала, меня называет «щегольковой невестой», и убрала из солисток, и из первой линии тоже.
– Но ты извини, Катюш, ты же вы... (чуть не сказал вымахала, но осёкся) ты же выросла всё-таки за лето. Все старшаки во второй линии.
– я хотел успокоить Катюшу в надежде, что она от меня отстанет. Потому что как правило все лезут к тебе, когда у них проблемы и начинают грузить, грузить чуть ли не первого встречного, пока собеседник не
– А Светлана Эдуардовна? Что с неё взять. Женщины в положении нервные, я в интернете читал. А моя мама, прикинь, извёстку со стен отдирала и ела, -- и я попытался рассмеяться. Получилось, видно, не ахти, потому что Катюша вылупила на меня свои глазки размером с блюдце и спросила:
– В каком Светлана Эдуардовна положении?
– Ну... беременная, - испугался я.
– А что незаметно?
– Да она никакая не беременная. Ты поменьше сплетни собирай. Если она на нескольких занятиях не была, это ещё не значит, что...
Я не слушал Катюшу. Я всё понял, наконец, до конца. Дошло до меня. Светочка потеряла ребёнка, ну, пусть не ребёнка, а его зародыш, и вот срывает свою злобу на тех, кто напоминает ей обо мне. Дэн, видно, подмазался, может он и знает о её горе; я предположил, что потеря зародыша для женщины - большое горе, да и для Серого тоже - я хорошо помню, как он обошёлся со мной на занятии...
– Тём! А ты не хочешь вернуться?
– заело Катюшу, что ли?
Я пришёл в себя от «новости». В начале лета я бы обрадовался, что меня кто-то зовёт обратно, пусть не Светочка с Серым, пусть просто Катюша. А теперь, зная, что произошло у мамы со Светочкой и чем это для Светочки закончилось, о танцах следовало забыть навсегда. Меня пронзила ещё мысль: Серый! Он не остановится, он меня готов был уничтожить на том последнем занятии, а тогда ещё было неясно, потеряет Светочка ребёнка или нет. А теперь он не простит мне никогда свою трагедию, убить не убьёт, но рога пообламает, может и инвалидом сделает. Вполне себе реально. Серый да ещё разъярённый - это не Эрна. «Надо обязательно научиться быстро бегать, -- решил я.
– Это может очень пригодится»...
– Тём! Да что с тобой! Чего ты испугался так?
– Я? Я... не... ничего не испугался, - я просто напялил на себя улыбку, натянул как киллер маску.
– Я бы с удовольствием, Катюш, вернулся на танцы, но я уже в другой секции.
– - В беговой, что ли?
– презрительно уточнила Катюша.
– - Слово дал Босхану Кануровичу, понимаешь?
Мда... Внутренний «я» наверное ухахатывался со смеху: Щеголь и слово дал, ну ты, Щеголь совсем заврался...
– Что ты бегун, впервые слышу. Говорили, ты летом работал, - Катюша решила сменить тему, поняла, что с танцами я завязал.
– Работал. На костюм этот заработал,-горько усмехнулся я.
– Тебе идёт. Всегда так ходи. Возвращайся, Тём!
«Тём» - раньше я бы растаял. Но сейчас сказал упрямо:
– Катя! У меня секция. Не могу. Я и летом занимался по утрам, бегал, - это конечно я врал. Я о секции вспомнил-то только сейчас, когда припомнил о возможной мести Серого.
– А ты, Катюш, пусть и не солистка, не бросай. Занимайся. Главное работай. Всё может измениться, вернуться.
Катюша пожала плечами. И тогда я вдруг спросил у неё:
– Кать! Ты не замечала ничего странного?
– Когда?
– Ну
– Нет. А что произошло?
– Ничего не произошло. Просто разное рассказывают.
– А что рассказывают?
– мы шли по улице Т, мы давно прошли мой дом, Катины хвосты развевались, будто хотели убежать от неё, Катины бантики порхали как бабочки.
– Ну... Разные небылицы, - сказал я уклончиво.
– Нет, - сказала Катя недоумённо.
– Я ничего такого не слышала.
– Ну ладно. Ты извини, мне домой надо. Вон мой дом, -- я указал себе за спину.
– - У меня секция, - наврал я, попрощался и пошёл в обратную сторону, оставив Катюшу.
Катюша, впрочем, понимающе мне кивала. Она наверное думала, что я так веду себя, потому что переживаю из-за танцев. Ещё я подумал, что она темнит. Может, она влюблена в Дэна. Зачем она мне про лагерь стала рассказывать и про их отношения. В общем, короче, я был рад, что избавился от Катюши. Я так о ней мечтал, но сейчас был не в настроении. Если она поссорилась с Дэном, то теперь значит можно подмазываться ко мне? Эх, Катюша, Катюша! Где ты была раньше? Теперь я никому не верю, теперь по городу ходят странные люди мягкие внутри.
Дома неожиданно оказался папа.
– Папа?
Мы обнялись. Папа объяснил, что дорога пустая, все едут в обратном направлении. Папа нёсся на всех парах, в Питере фуру отремонтировал, рессоры, помпу. Папа стал спрашивать о школе, как и что.
– Там твоя математичка обзывала тебя на весь класс уголовником
– Татьяна Ивановна Феоктистова?
– Ну да. Её Тифой зовут, а ещё Лети-лети.
– Это зверь.
– Она сказала, что мама ворует, а тебя чуть не посадили.
– Ну в общем, если не придираться к мелочам, так и есть.
– И чё? Мама реально прям ворует?
– Ну не в прямом смысле.
– папа улыбнулся прямой открытой улыбкой, так располагающей к себе всех-всех-всех.
– - У мамы есть дела, делишки проворачивает, афёры. Ты же знаешь, мама с квартирами мухлюет.
– Знаю.
– Вот и другие знают. Да сейчас все, сын, кто может, воруют. Каждый на своём месте. Вот например я...
И папа затянул длинный рассказ о таможне, о проверках в рыбном ресторане, рассказывал истории гастарбайтеров, узбеков из Питера. О том, как они пробивают стены и потолки, чтобы посмотреть, что есть у соседей - смотрят через дырку в стене. Но я не слушал папу. Я думал, что я ничего не знаю о мамином прошлом. Я поел рыбы горячего копчения, попил чай, собрал сумку и пошёл на футбольную коробку. Я не видел сегодня в школе физрука. А в секцию записаться надо. Заставят, наверное, справки нести. В общем, я пошёл поговорить с физруком. Спасибо Катюше, напомнила.
Физрук был как обычно в пристройке к хоккейной коробке. В футбик никто не играл. Первое сентября - суматошный день. Все бегают ещё в «Книжный», покупать тетради. Мы поговорили. Босхан Канурович -- калмык. У нас их много. Среди калмыков попадаются такие длинные, как он. А вообще калмыки среднего роста. Он мне обрадовался, похлопал по плечу:
– Поумнел?
– Угу.
– Ну и в самый раз для парня. Тринадцать лет не поздно.
– Скоро четырнадцать.
– Замечательно. Ну, Артём, поездим ещё с тобой по соревнованиям. А то эти танцульки твои. Ну куда это годится? Друзья твои никто больше не хочет?