Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Н-нет, - он стоял удивлённый, точнее - озадаченный.
– Ну знаете: такие приколы бывают. Пердоподушка, так делает : «брззз, прззз» Прикол такой, знаете?
– Я?
– он был озадачен.
– А говорите: сын у вас. Хоть лизунов-то знаете?
– Лизунов? Знаю! В мультике!
– обрадовался он. Идиот. Не было у него никакого сына. Все дети и их родители знают, что лизун не из мультика, что лизун - это лизун.
Он засуетился:
– А коробочка? Где коробочка?
Отпустил мою руку, оглянулся, стал её поднимать.
– Точно не пердо?
– Точно, точно! Нет, не это... ни пук-пук.
– Ну ок!
– одной рукой я взяла коробочку, а другой быстро запустила серьги под колёса проезжавшей машины. Но не рассчитала, машина ехала медленнее, чем я ожидала. Ну да: под снегом же - лёд! Хотя колея была утрамбована, но всё равно опасно. Серьги попали в лобовое стекло. Следующее мгновение - звон тормозов. Разъярённый водитель, отвратительная холёная рожа,
– Денег будешь должна.
– Я серьги с бриллиантами выкинула, - ответила я.
– Да ладно, врать-то.
– и он стал шарить глазами по снегу.
– Она врёт, она врёт, - заголосил кудрявый.
– Не вру, - вот и упаковка, я подняла коробочку, подошла к машине, поставила её на капот, с трудом оторвала от своей руки. Она уже приклеилась подобно мозольному пластырю.
После слов «врёт», водитель стал бегать вокруг машины, нашёл одну серёжку, во всяком случае, я заметила движение руки в карман брюк, потом стал снова бегать, ещё быстрее, он даже вставал на корточки, на колени. Ему стали сигналить подъехавшие машины, дорога же дворовая, узкая. Тогда он приказал мне стоять на месте, выругался, уехал вниз. Мы с кудрявым всё стояли. Мне это было выгодно, пусть этот водитель хоть полицию вызывает, главное кудрявый мне ничего сделать не может, пока я тут, на людях. Мне и папа об этом говорил. Людей все нелюди боятся, обходят их стороной. Им надо один на один, тогда сила на их стороне. И ещё мне надо было убедиться, что вторую серьгу тоже кто-нибудь заберёт. Но ничего не искрилось ни в колее, ни на снегу. Я стояла и про себя твердила: «Ну вернись! Вернись!» И водитель вернулся. Он стал перекапывать снег. Лопата кляцала о лёд. Противный звук. Раз -- кляцание, ещё кляцание... Что-то блеснуло на снегу.
– О!
– крикнул водитель.
– В расчёте!
– Он сунул и вторую серёжку в карман и побежал, подпрыгивая, как пацаны у нас в школе в началке.
Я обернулась: кудрявый пропал, не было нигде заметно его вязаной шапки с помпоном... Коробочка осталась лежать в колее плоская, абсолютно раздавленная - видно, она слетела с капота прямо под колёса. Я обернулась. Недалеко от меня стояли бабули. Как же я им обрадовалась! Две бабули говорили между собой:
– Девочка чуть под машину не попала.
Третья бабуля стояла подальше, на газоне, где летом выгуливают собак. Здесь же возились дети, пытались скатать ком, но он не катался, снег рассыпался у них в перчатках. Эх: вышли, когда этот кудрявый пропал, а когда надо, никого не было. Бабуля кивала мне, улыбалась. Я узнала её! Это была та игрушечная бабуля, которую мне подарила Эрна. Но она была живая. Она - стражник. Она меня охраняет! Какие же у неё глаза. Синие-синие! Как море или небо. Говорят, голубые глаза меняют цвет, в зависимости от освещения. Не знаю. У меня глаза мутного непонятного зеленоватого цвета с коричневыми прожилками... Она кивала мне, как бы ободряла, я буквально слышала скрипучие слова:
– Всё правильно, всё хорошо не переживай, не волнуйся. Спокойно...
Может, это слабый ветерок доносил до меня слова, обращённые к детям, у которых не лепился снеговик... У нас в городе если снег, то он всегда липучий, редко когда рассыпчатый.
Глава четвёртая. Драка на катке
Глава четвёртая
Драка на катке
От предчувствия необыкновенной встречи с Артёмом не осталось и следа. Я думала только об этом кудрявом помпоне, глотая горячий чай. Язык я обожгла, и тогда только стала приходить в себя. Я заметила, что не переобулась. Так же как накануне мама, я вошла в кухню в ботинках. С них уже натекла лужа. Я сидела. Булькал суп. Отбулькал чайник. А я всё сидела и думала. В конце концов, я избавилась от серёжек, ничего страшного не произошло. Но я запомнила абсолютно чётко своё состояние - я не хотела с ними расставаться. Ведь это были наши серьги! Прабабушкины! Я отдавала себе отчёт, что это привязка от них, от тех, кто над златом чахнет, но от этого не становилось легче. Жалость, что серёжек нет у меня, у нас дома, засела где-то в глубине сердца и скребла, скребла... А какая замечательная была коробочка! На ощупь она была тёплая, мягкая... И такого глубокого бездонного чёрного цвета я ещё не видела. Нет! Без папы я сегодня на улицу не выйду! Я боюсь! Я ужасно боюсь этих настырных людей. Тут мне привиделись люди со двора: старушки, дети, их родители и моя старушка, стражница, меня потянуло в сон. Я прилегла, и, засыпая, прокручивала в голове произошедшее. Оп! Я вскочила как ошпаренная. Ну конечно же! Этого кудрявого, наглого мужика я уже видела в летнем кошмарном сне. Значит, эти кладбищенские постоянно держали нас под контролем. Но сделать ничего не могли. Ну и отл. Пусть держат под контролем и дальше. Главное - не поддаваться соблазну. Тем более, что уши у меня не проколоты. Я опять попыталась заснуть. И стала вспоминать детство, как девочки из детсадовской группы, одна за одной, являлись в садик с проколотыми ушами и хвалились воспе, и вертелись перед мальчиками, которым, впрочем, было глубоко наплевать на их серьги. А мне совсем не было наплевать.
Просигналило сообщение от папы: «На каток приходи сама. Я на работе».
Уже смеркалось. Я оделась. На ноги - гольфы похожие на тёти Надины. Я такие вязала позапрошлой зимой, да так и не сподобилась их надеть. Вязала просто потому что мода, в надежде, что отчим разорится мне на клёвые ботинки или полуботинки. Настоящие, кожаные. Но увы. И папа тоже не мог позволить себе купить мне такие ботинки. А мама страдальчески закатывала глаза - ведь, на эти деньги можно было купить две пары отличных сапог, и пять пар суперрезиновых сапог в актуальный цветочек. Я натянула свитер, мню же связанный. Теперь я любила колючие свитера-самовязки. Он был с норвежским орнаментом и вывязанными узорами, я всегда ходила в нём зимой в свой рукодельный кружок и все ахали. Мне нравилось, что он колючий: когда я была нездорова, ворот колол горло и от этого оно меньше болело, во всяком случае мне так казалось.
Я утеплилась, и вышла на улицу. Я так осмелела, что решила проехаться на маршрутке. Горбоносая бабушка возникла рядом со мной на остановке. Я не оговорилась она именно возникла, выросла из под земли. Раз я под контролем, то и пусть наблюдают - так решила я, садясь в маршрутку. Но села рядом с водителем, не в салон. Мы с бабулей сели к водителю. Бабушка подмигнула мне и я заплатила за неё. В салоне же назревал скандал. Водитель объявил, что кто-то не передал за билет. Я смекнула, что кто-то очень не хочет, чтобы я доехала до катка, и, тихо, чтобы никто не заметил, заплатила за безбилетника. Водитель сразу успокоился. Но тут кто-то в салоне стал скандалить и требовать, чтобы его выпустили между остановками. Водитель не согласился. Несогласный кричал, размахивал руками, всех доставал. И - самое прикольное!
– на следующей остановке не вышел. А вышел там же, где и мы со стражницей. У недавно разбитого парка. И так же свернул во дворы, к детской площадке. Он шёл впереди нас, чтобы я не подумала, что он следит. Но я-то знала, что он следит. Он был одет в пуховик, обут в крутые сапогах с пряжками. Но шаркал устало, загребая ноги, волоча ступни. Что-то в походке этого человека показалось мне знакомым, что-то еле уловимое... Вспомнила: если мы куда-то долго шли, обычно на рынок и обратно, мама, когда отчим уставал и шаркал ногами, говорила: «не шмурыгай!»
Я громко произнесла: «Не шмурыгай!», и он вздрогнул! Нет, он не обернулся, ничего такого, но я видела: он вздрогнул. Понятно: это он, отчим, в другом теле. На площадке к этому типу приблизился огромный детина. Он казался выше из-за коньков. Он и ему протягивал коньки... Я в упор смотрела на них. Человек в пуховике - обыкновенный, немолодой, даже возрастной, с обветренным лицом, в глубоких морщинах, в затемнённых очках. Они сели на лавку под фонарём. Лавка хорошо освещалась. Нет, они бы туда не сели, но остальные лавки были заняты.
Меня позвал папа. Тут же пропала старушка. Была рядом со мной, и - пропала. Папа стоял у хоккейной коробки, у сараюшки-переодевалки, в которую переодеваться злой физрук никого не пускал. И почему это Эрна говорит, что физрук, который за каток отвечает, хороший. По мне так не особо. Только и орёт, чтобы переодевались не у входа, а на скамейках, и отдыхали тоже на скамейках... На катке народу было немного. Но вокруг катка зрители стояли в два ряда. (Я сразу вспомнила, что в Плывунах отвечаю за театр. ) Для нас это экзотика. Всегда вокруг катка такие смотрины. Пятница, вечер - вот и пришли на зимушку-зиму во всей красе посмотреть. Я встала рядом с папой, взяла его под руку. Старушка-стражница появилась, протиснулась в первый ряд, недалеко от нас встала. Она опёрлась о деревянный забор и глазела, и улыбалась. Но мне было совсем невесело. Этот красивый мальчик, Артём, он катался с той кукольной девчонкой. У неё, как и на плакате, было два хвоста, только намного длиннее - волосы отросли. Каталась она еле-еле. Иногда он отпускал её руку и носился по кругу с разными поворотами. Это было так классно! Как по телевизору. Но потом, видно согревшись, он возвращался к этой девчонке. Она была как картинка. И тоже в гольфах. Это смотрелась так здорово: коньки на гольфы. Она была не на фигурных коньках, как остальные девчонки, а на таких, как у парней. Я решила, что это Артём ей пару подогнал. Ему малы, а ей в самый раз. Он нас заметил! Подкатил, тряхнул чёлкой (он был без шапки) и поздоровался как будто мы знакомы! Папа кивнул, а я ответила, постаралась улыбнуться... Ну хотя бы так.