По дороге к высокой башне
Шрифт:
Нам с Холином здорово повезло. Перед самой атакой мы присели у стены, чтобы перекусить припасенной с утра колбасой, поэтому вражеские стрелы нас не задели. Когда раздались первые крики я в ужасе прижался спиной к холодным камням и затаил дыхание. Вокруг творилось что-то невообразимое. Казалось люди обезумели. Одни падали на пол и закрывали головы руками, чтобы спастись от стрел, другие бежали по проходу, толкались и кричали, пытаясь пробиться к единственному выходу, ведущему в город, но падали замертво на полдороги или добравшись до заветной цели молотили окровавленными кулаками в закрытую дверь. Из всех, кто оказался на нижней стене не растерялись только командиры. Бывалые воины без страха вставали в полный рост и выкрикивали команды, пытаясь остановить обезумевших ополченцев.
–
– кричали старики и махали руками показывая, чтобы горожане приседали, как можно ниже, - не поднимать головы!
– Великие боги помогите мне неразумному, - зачастил я скороговоркой и закрыл глаза, чтобы не видеть, как вокруг падают раненые и умирающие. От страха я вообразил, что сейчас нас всех перебьют.
Атака степняков застала врасплох ополчение, сконцентрированное в нижнем укреплении, но вставшие на защиту города немногочисленные дворяне-воины и городская стража оказались готовы к нападению. Сверху ударили арбалеты, загрохотали магические жезлы. Стрелков в верхнем укреплении и в сторожевой башне было достаточно, поэтому десятки арбалетных болтов и огненных искр обрушились на атакующих. Хлопки магических жезлов, крики раненых и стоны умирающих слились в ужасную какофонию. Грохот стоял такой, что у меня заложило уши. Верхние зубцы заволокло дымом.
Не знаю, что заставило степняков отступить. Возможно они не ожидали, что получат такой отпор, а может быть изначально не собирались штурмовать стену. В любом случае они отошли, оставив в поле под стеной десятки мертвецов.
Как только стрелы степняков перестали сыпаться с неба командиры бросились поднимать людей. Многие ополченцы, так же, как и я оказались совершенно не готовы к ужасам войны и теперь боялись вставать в полный рост и приближаться к бойницам.
– Хватит валяться, трусливые ублюдки!
– кричали командиры, раздавая направо и налево пинки и зуботычины, - к оружию!
Люди не могли поверить в то, что обстрел закончился, они неохотно вставали и в ужасе оглядывались по сторонам. Не знаю, как Холин, но я с большим трудом заставил себя подняться. Признаться, мне здорово помогла полученная от командира увесистая оплеуха.
Мертвых ополченцев нужно было убирать со стены и заниматься этим кроме нас было некому. Мне не хотелось прикасаться к погибшим товарищам, а Холин наоборот с радостью согласился вступить в похоронную команду. Позже он объяснил мне зачем ему это понадобилось. Пока мы перетаскивали мертвецов к выходу из башни команда Холина выносила тела в город и складывала у стены. Поглазеть на покойников собралась целая толпа, подходили бедняки, живущие по соседству, торговки и ремесленники с ближайших улиц. Кто-то узнал друга, кто-то родственника. Скоро над площадью стали раздаваться горестные крики мужчин, плач и причитания женщин. Воспользовавшись суматохой Холин сумел улизнуть от старика командующего похоронной командой, добежать до первой попавшейся харчевни и купить там пару кровяных колбас и небольшой бурдюк с вином.
– Убить нас могут в любой момент, - сказал он, передавая мне еду, - так хоть пожрем напоследок, а то деньги Химона пропадут зазря. С тебя четыре медяка.
После нападения степняков людей на стене стало значительно меньше. Перепуганные ополченцы собирались небольшими группами, что-то обсуждали вполголоса, заговорщицки оглядываясь по сторонам. Большинство наемников старались держаться подальше от бойниц и поближе к выходу со стены. Мы с Холином расположились возле потухшего очага, развели огонь, благо дров было достаточно, и принялись за еду. Меня всего трясло, хотя холода я не чувствовал. Холин трещал без умолку. Он рассказывал о том, как горожане оплакивали погибших, о том, что в харчевне полно народу, а в городе много пьяных и о том, что все только и говорят о скором прибытии обоза с выкупом. Я задумчиво кивал головой, но совершенно его не слушал. Мимо прошел какой-то старик с ведром, он посыпал песком оставшиеся на проходе кровавые лужи. Увидев, что мы едим он остановился и спросил, - как Вы можете жрать после всего этого?
– Иди отсюда, - напустился на него Холин, - старый дурак.
Я
– Почему ты не ешь?
– спросил Холин.
В задумчивости я откусил всего пару кусков да так и застыл, сжимая колбасу в правой руке.
– Не могу. После всего, что мы сегодня видели еда в горло не лезет.
Холин пожал плечами. Для человека, который только что перетаскал целую гору трупов он был на удивление спокоен.
– Подумаешь, нас никто на стену силком не тащил, знали на что шли.
Я не стал ему напоминать о том, что большинство горожан, да и я в том числе, никогда не собирались становиться воинами и оказались здесь благодаря случайному стечению обстоятельств.
– Дай выпить, - попросил я, и когда Холин протянул мне бурдюк сделал большой глоток.
От вина стало значительно легче. Казалось, что скрытая во мне пружина стала потихоньку разжиматься. По крайней мере руки перестали дрожать.
Месть за внезапное нападение не заставила себя долго ждать. Со смотровых площадок верхнего укрепления ударили тяжелые арбалеты. Длинные стрелы, обмотанные горящей паклей, посыпались на лагерь степняков. Болты пробивали тканевые борта кибиток, вонзались в высокие колеса, прошивали насквозь шатры, нанизывали словно на вертел тела зазевавшихся кочевников. Тяжелых арбалетов на стене было немного, поэтому серьезного урона живой силе противника они нанести не могли, но от зажжённых просмоленных тряпок в лагере степняков начался пожар. Теперь уже стало совершенно очевидно, что не будет никакого обоза и выкупа, что отныне две армии будут истреблять друг друга до тех пор, пока одна из них не дрогнет и не отступит. Горожане без жалости уничтожали оставшееся в поле имущество. Горел не только лагерь степняков, но и брошенные за стеной дома и купеческие склады. Кочевники без страха бросались в огонь, выводили упирающихся лошадей, оттаскивали пылающие кибитки, опрокидывали дымящиеся шатры. Действуя быстро и слаженно, они довольно быстро справились с пожаром. Похоже им удалось избежать серьезных потерь в лагере, а о сгоревших постройках они не особенно заботились. К чему им несколько домов, если они собирались захватить целый город? Глядя на мечущихся кочевников, я испытал ни с чем не сравнимую радость. В почти молитвенном экстазе я даже забрался на зубец стены и что-то кричал, потрясая кулаками. Невероятный душевный подъем, которой я испытал при виде разорения вражеского лагеря, одновременно обрадовал и напугал меня. Многие на стене радовались погибели чужаков, но никто не выражал свои эмоции так бурно, как я. Когда я, смущенно улыбаясь слез со стены Холин удивленно посмотрел на меня и покачал головой.
– Что?!
– с вызовом спросил я.
– Ничего, - юный стражник крякнул, - вот ты разошелся.
Наступило затишье. Кочевники разбирали лагерь, с полей тянуло гарью. Не думаю, что мы смогли нанести большой урон вражескому войску. Тяжелых арбалетов у нас было совсем мало, а из обычных степняков на таком расстоянии было не достать. Пожгли немного и то хорошо. В следующий раз крепко подумают прежде чем идти на приступ. Не знаю, как остальным, но мне было жалко уничтоженного пригорода. Сухая древесина хорошо горела, в небо поднимался густой черный дым.
Мы с Холином честно отстояли до темноты в карауле, и командир отпустил нас отдохнуть и погреться у очага. Новых ополченцев городские власти не прислали, поэтому возле костра нашлось для нас место. Ключники запаздывали с ужином и Холин начал недовольно ворчать. За день я ужасно устал от его нытья и жалоб на дырявую одежду и плохую кормежку.
– Слушай, - не выдержал я, - сколько можно о еде говорить. Дай тебе волю весь мир сожрешь!
Юный стражник обиделся.
– Чего это ты на меня взъелся? Сам что ли есть не хочешь?