По горячему следу
Шрифт:
Роман болтал с девочкой и собирал шлифовальный станок — точильный он собрал ещё раньше. Когда последние шпильки и шпонки заняли свои места, натянул ремень и качнул педаль. Завертелся — закружился валик, набранный из множества круглых кусков оленьей кожи, зажатых между литых бронзовых втулок. Прошёлся по подставленному боку ножа, толчёным мелом стирая грубые царапины и следы ковки, металл заблестел, начало становиться нарядным лезвие.
Ласка горящими глазёнками следила за работой станка.
"Нравится заблестевшее железо. Вот ведь сорочье племя, до чего все сверкающее любят"!
Ласка
— А нитки такой штукой прясть можно? Чтобы быстро?
Роман задумался, вспоминая паршивые иллюстрации из школьных учебников. И ответил честно:
— Можно, только я не знаю, как именно. Будешь помогать — может, вместе придумаем. Надо стараться.
Ласка слетела с лавки, села перед Романом на пол, уставилась в глаза, тонкой рукой вцепилась в одну из опор станка и горячо зашептала:
— Я буду очень — очень стараться! Обязательно нужно придумать!
"Что-то слишком много людей начало вокруг меня собираться. Компенсация за два предыдущих года? И публика такая, от которой не уйти и не прогнать, за каждого несу персональную ответственность. Ещё чуть — чуть, и снова окажусь в роли командира взвода — с утра до вечера в мыслях о личном составе".
Роман выбрался из наполненного людьми жилья, наскоро выполнил приёмы утренней гигиены. Хорошо, теперь для этого нет нужды в кусты бегать — волевым командирским решением удалось превратить некоторое количество свободного времени и рабочей силы во вполне приличный сортир на две кабинки, так сказать, Мэ и Жо.
Из-за дремучей технологии получения досок конструкция получилась плетёно — мазаная на столбовом каркасе, с крышей из жердей, крытых связками камыша, труба для отвода газов сделана из пустого выгнившего бревна. Шишагов уже не первый раз посматривает на эту постройку задумчиво — оценивающим глазом — общая площадь туалета не уступает площади их жилища.
Роман проводил взглядом обоих своих учеников, двинувшихся по его следам, и потопал к священному месту — Савастей официально разрешил им заниматься медитацией прямо между дубом и валуном.
В предрассветном сумраке Роман сразу не понял, кто возится у подножия гранитного окатыша, почитаемого окрестными племенами. Камень наделяли всеми мыслимыми и немыслимыми свойствами, в том числе и способностью, скажем так, увеличения детородной функции женского организма. Для этой цели на одной из сторон валуна было выбито весьма детальное изображение оплодотворяющего начала, и имеющие определённые проблемы тётки, разложив подношения, частенько задирали у камня вышитые юбки, прикладываясь к оному символу самым сокровенным в надежде понести дитя. Ритуал проводился только ночью и без мужских глаз, мужья привозили просительниц с вечера, оставляли в отдельной землянке и забирали поутру. Говорят, многим волшебная сила камня помогала избавиться от бесплодия. Циничный Шишагов относил удачные случаи более на счёт религиозного рвения Савастеевых помогателей.
Но женщине, возившейся у валуна, для зачатия требовалось чудо другого порядка — к великому своему сожалению, не умеют дамы сбрасывать прожитые годы, как змея старую кожу. Тётка, увидев Романа, вдруг бросилась к нему в ноги, обхватила за щиколотки и
Пожилая баба была одета в латаную — перелатаную свитку, из-под головного убора незнакомой формы выбивались неопрятные седые пряди, и отчего-то складывалось впечатление, что тётка сейчас начнёт грызть Шишагову сапоги. Роман аккуратно высвободил ноги из захвата и отошёл на шаг назад. Тогда женщина выхватила из-за пазухи какую-то тряпку, развернула её, достала невзрачные бусы из мелкого, мусорного янтаря и начала совать Роману в руку, не прекращая бормотать и кланяться. Рудик с Акчеем от такого зрелища застыли подобно жене Лота, которая, как известно, превратилась в соляной столб.
"Ну да, похоже, распалившаяся старушка сейчас сделает со мной что-нибудь покруче того, что Содом сотворил со своей Гоморрой".
Помочь могла только другая женщина, и Роман, ловко уклонившись от очередного выпада теткиной руки, подхватил просительницу под локти и повёл — понёс в сторону жилья. Добрались без приключений, оставив у входа ещё одну живую статую — Бутюк тоже оцепенел, увидев такое зрелище. Ромка, бросив тётку объяснять Прядиве, что ей от чужеземца понадобилось, малодушно сбежал из помещения. Бутюк к этому моменту не только растаял, но и успел испариться. По крайней мере, в обозримом пространстве не наблюдался.
Шишагов сел на лавку у входа — старая ведьма испортила утро. Через какое-то время на свет божий появилась Прядива, села рядом с Романом, перевела дух.
— Ну, что? — не выдержал Шишагов.
— Нашего Бутюка мамаша. Пришла сына из неволи выкупать, а всего выкупа — поганые бусы. Говорит — вдова, бедная, больше ничего нет, если единственного сыночка не отпустите — помру с голоду.
— Что делает сейчас?
— Жрёт. Куда Савастею! Не верю ей. Давится, будто с лета хлеба не видела, но куски выбирает послаще, и не выглядит оголодавшей, самое большее день — два не евши. Глаза бегают, кажется, всё в доме посчитала. Не нравится она мне. И Ласке тоже. Машке бы её показать, да зверушка ваша с ночи в пущу пошла, ещё не вернулась. И по разговору, не сына ей жалко, работника потеряла.
— Вели Ласке Бутюка найти. Признает — будем отпускать.
Приведённый девочкой пленник шел без особой охоты. Тётка, увидев сына, снова кинулась на колени — целовать Шишагову руку. Чёрта с два — тот уже знал, чего от неё ждать и ловко увернулся.
— Твоя мама?
Бутюк без особой радости кивнул.
— Забирай своего сына, — разрешил Роман противной бабе.
Женщина радостно залопотала, схватила парня за руку, но вдруг остановилась, и из-под бабьей суетливой шелухи вдруг выглянул волчий глаз:
— Добрый господин, у него ещё копьё с собой было, очень дорого стоит…
Она не успела отшатнуться — Роман уже стоял рядом, зажав её подбородок стальными пальцами и глядя в водянистые, блекло — голубые глаза.
— Каждый из нас торгует собой всерьёз? — и, снова переходя на смыслянский:
— Если обмануть — наказание тебе. Жадный не любить я.
Сверкнуло лезвие ножа, в пальцах Шишагова осталась прядь седых волос.
— Убираться отсюда двое, зол я есть сильно.
И в сторону жилья: