По их следам
Шрифт:
– А вот это уже действительно проблема! – застонал Ричард. Расстроенный, он обернулся и посмотрел сквозь стекло таксофона на платформу подземки. – Мне нужно попасть туда, чтобы поговорить с этим человеком, Ники.
– Тебе нужно будет получить разрешение. На это уйдет время. Бумаги, подписи…
– Тогда это именно то, чем я должен заняться незамедлительно. Если бы ты мог сделать несколько звонков, ускорить ход дела…
– Только никаких гарантий.
– Понятно. О, и еще одна вещь, – спохватился Ричард. – Мы пробовали связаться с Хью Тэвистоком. Судя по всему, он исчез. Ты
– Нет. Но я проверю по своим источникам. Что-нибудь еще?
– Я дам тебе знать.
– Я боялся, что ты скажешь это, – проворчал Сакарофф.
Ричард повесил трубку. Отойдя от телефона-автомата, он обвел взглядом платформу метро. И не увидел ничего подозрительного, только обычный поток вечерних пассажиров: взявшиеся за руки пары, студенты с рюкзаками…
Электричка, следующая до «Префектуры Кретей», вкатилась на станцию. Ричард сел в нее, проехал три остановки, потом вышел. Он задержался на платформе на несколько минут, вглядываясь в лица пассажиров. Никого из тех, кто был бы ему знаком. Удовлетворенный, он не поехал дальше, а сел в электричку Бобиньи – Пикассо и проследовал на ней до Восточного вокзала. Там он сошел, выбрался из метро и быстро направился к маленькой недорогой гостинице.
Берил все еще не спала, сидела в кресле возле окна. Она погасила весь свет, и в темноте был виден лишь ее силуэт на фоне яркого вечернего неба. Ричард как следует запер дверь на замок и задвижку.
– Берил? – позвал он. – Все в порядке?
Ему показалось, что она кивнула в полутьме. Или это было лишь дрожание ее подбородка, когда бедняжка глотнула ртом воздух и медленно, еле слышно выдохнула?
– Здесь мы в безопасности, – сказал Ричард. – По крайней мере, сегодня вечером.
– А завтра? – тихо спросила она.
– Всему свое время. О завтрашнем дне завтра и позаботимся.
Берил откинулась на мягкую спинку кресла и посмотрела прямо перед собой:
– Именно так это и было для тебя, Ричард? Так ты работал на разведку? Жил день за днем, не осмеливаясь думать о том, что будет завтра?
Он медленно подошел к креслу Берил.
– Иногда моя работа действительно напоминала нечто в этом роде. Случалось, я и вовсе не был уверен, что для меня наступит завтра.
– Ты скучаешь по той жизни? – Она посмотрела на Ричарда.
Он не мог видеть лица Берил, но чувствовал ее взгляд.
– Я оставил эту жизнь в прошлом.
– Но тебе ведь ее не хватает? Волнения, адреналина? Этого восхитительного предвкушения насилия?
– Берил! Берил, пожалуйста… – Ричард потянулся к ее холодной руке и сжал эту ледышку в своих ладонях.
– Разве ты не наслаждался всем этим, хоть немного?
– Нет. – Он помедлил, погрузившись в раздумья, а потом тихо сказал: – Да. Совсем недолго, когда был очень молод. Еще до того, как мне открылась реальная сторона работы.
– Именно это и произошло со мной сегодня вечером. Все это было таким реальным! Когда я увидела этого охранника, лежавшего там… – Она с усилием глотнула горький ком, стоявший в горле. – Понимаешь, еще днем мы обедали все вместе, втроем. Они заказали телятину. А еще бутылку вина, мороженое. И я здорово их насмешила…
Берил
– Сначала это напоминает игру, – объяснил Вулф. – Такая воображаемая, притворная война. А потом ты понимаешь, что пули в этой войне настоящие. Так же, как и люди.
Ричард по-прежнему держал руку Берил в своей, желая согреть ледяную ладонь, согреть ее саму.
– Именно это и случилось со мной, – продолжил он. – Внезапно все стало слишком реальным. И была одна женщина…
Берил сидела все так же тихо – слушая, напряженно ожидая признания…
– Это была та, кого ты любил? – мягко спросила она.
– Нет, не любил. Но она мне очень, очень нравилась. Это произошло в Берлине, еще до падения Стены. Мы пытались переправить перебежчика в Западную Германию. И моя коллега, эта женщина, угодила в засаду наших противников. Караульный заметил ее и выстрелил. – Ричард поднес руку Берил к губам и, поцеловав пальцы, снова подержал ее ладонь в своей.
– Ей… не удалось спастись?
Ричард печально покачал головой:
– И с тех пор это была уже не вымышленная увлекательная игра. Я видел, как ее тело лежало на демилитаризованной зоне. И ничем не мог ей помочь. Так что мне пришлось оставить ее там, на стороне противника…
Вулф отпустил руку Берил. Он подошел к окну и взглянул на огни, освещавшие своим мерцанием Париж.
– Именно тогда я и оставил эту работу. Просто не мог допустить, чтобы на моей совести оказалась еще одна смерть. Я не хотел чувствовать свою… ответственность. – Он обернулся к Берил. В слабом отсвете городских огней ее лицо казалось бледным, будто люминесцирующим. – Именно поэтому мне так тяжело, Берил. От осознания того, что может произойти, если я допущу ошибку. От осознания, что твоя жизнь зависит от каждого моего шага.
Берил еще долго сидела неподвижно, в полном молчании наблюдая за Ричардом, чувствуя сквозь темноту его пристальный взгляд. Пресловутая искра взаимного притяжения опасно потрескивала между ними – как, впрочем, и всегда. Но сегодня вечером было в этом ощущении нечто большее, то, что могло вырваться из-под контроля, заглушив доводы разума…
Берил поднялась с кресла. Несмотря на то что Ричард будто застыл на своем месте, она ясно чувствовала страстный жар его взгляда. Скользнув к нему, Берил уловила резкий звук его дыхания. Она протянула руку и коснулась его заросшего щетиной лица.
– Ричард, – прошептала Берил, – я хочу тебя.
И она тут же оказалась в плену его крепких рук. До этого момента никакие другие объятия, никакой иной поцелуй не заставляли ее так задыхаться от желания. «Мы напоминаем ту пару из бронзы, – мелькнуло в ее голове. – Мы словно изголодались друг по другу. Готовы друг друга проглотить…»
Но это определенно было торжеством любви, а не разрушения.
Застонав, Берил наклонила голову, и губы Ричарда скользнули по ее шее. Через шелковую ткань платья она чувствовала каждую неистовую атаку его рук. О боже, если его прикосновения даже через одежду доставляют ей такое наслаждение, какой же восхитительной пытке он подвергнет ее обнаженное тело? Груди Берил уже трепетали под его ладонями, ее соски наливались, становились все тверже.