По когтю льва
Шрифт:
В последнюю ночь февраля Мира не спала. Донат опять заходился в крике, и неясно было, что беспокоит малыша. Мира кружила по комнате с ним на руках, качала, иногда пыталась напевать, но её голос был слаб, едва слышен. За окнами было тихо. Там пасмурное, низкое небо зацепилось за шпили и прорвалось. Снег валил большими хлопьями. Возможно, последний снег этой зимы… Снежинки ударялись о тротуар и разбивались на мельчайшие белые зёрнышки - едва заметные глазом точки. Они катились дальше, подгоняемые ветром, таяли, наконец, исчезали совсем.
Странно, но
Мира осталась в детской. Она потянулась к шнурку, ведшему к колокольчику в комнате слуг. И кухарка, и гувернантка, и садовник были обучены борьбе с вампирами и должны были явиться по первому пронзительному зову этого колокольчика. Но рука бывшей вампирши замерла, потом опустилась: она узнала пришедшего, и этот гость, вернее, гостья, действительно, никогда не причиняла Мире зла. Всё же бывшая вампирша не захотела оставаться безоружной. Не спуская сына с рук, она достала кинжал из кармана домашнего платья и подвинулась ближе к столу, где в ящике лежал заряженный арбалет.
Дверь детской шевельнулась. Вампирша стояла в коридоре, но не решалась войти. Донат, затихший было, снова заревел, да так громко и отчаянно, что Мира машинально опять начала укачивать его. Она закружилась с ним по комнате, оставив наблюдение за дверью.
“Ну, успокойся, маленький!
– шептала она.
– Что тебе нужно?”
Дверь отворилась, вампирша застыла на пороге статуей. Через мгновение Мира обернулась.
– Кларисса!
– позвала она.
– Входи. Ты знаешь, все эти годы я ждала тебя… однажды.
Кларисса не шелохнулась. Серое платье старинного покроя подчёркивало неестественную бледность бессмертной. Длинные тёмные волосы были распущены по плечам, в больных, слезящихся глазах отражалась одна картинка: женщина с младенцем на руках. Миру вздрогнула от этого пристального безумного взгляда.
– Как видишь, подруга, я теперь смертная и мать. И - глава охотников! Так что, если ты затеяла нападение…
Кларисса не отозвалась, она словно и не слышала ничего. Взгляд вампирши метался по фигуре женщины с ребёнком, но этот взгляд не был голодным. Миру больше пугало молчание подруги.
– Отвечай, зачем пришла, - резковато потребовала она. Кларисса моргнула и взглянула теперь Мире в глаза. Она немного пришла в себя.
– Это твоё дитя?
– хрипло спросила она.
– Да.
Вампирская пророчица шагнула в комнату. Мира инстинктивно отступила к окну, сжала покрепче кинжал.
– Я вижу, ты пришла не для злого дела, подруга. Но если ты не объяснишь, что значат все эти странные взгляды, я кликну своих охотников.
Кларисса качнулась вперёд, но на ногах устояла.
– Это мальчик? Скажи мне! Сколько
– Мальчик, - прошептала Мира.
– Ему полгода.
– Ах!
Донат затих и с неожиданным любопытством воззрился на гостью.
– Он светленький, как ты, но какие у него тёмные глаза!
– нежно пропела вампирша. Серые глаза Клариссы заволакивал привычный туман, взгляд утрачивал пристальность.
– Тёмные! Прости за сравнение, совсем как у Владыки вампиров…
– Как у его отца, - Мира поглядела неприязненно.
– И не смей упоминать при мне Дэви.
– Я попросила прощения!
– вампирша скользнула ближе и остановилась в двух шагах от Миры. Она всё глядела на младенца, и Донат внимательно и серьёзно следил за ней.
– Дай мне его подержать!
– неожиданно взмолилась Пророчица.
Мира на всякий случай прижала ребёнка к себе покрепче:
– Нет.
– У меня тоже был сын, - словно оправдываясь, прошептала Кларисса.
– Ему было полгода. Темноглазый…
– Я не знала, - Мира отступила ещё на шаг.
– Но своего ребёнка в руки carere morte я всё равно не дам. Прости.
Кларисса застыла, опустив руки. Тогда Мира, пожалев её, дружески улыбнулась и звонко начала:
– Все, знакомые с особенностями carere morte, начинают с вопроса, как я ухитрилась выносить сына, будучи вампиршей… Ты была оригинальней. Уже знаешь мою историю?
– Я не занимаюсь сбором сплетен, я говорю лишь то, что вижу сама. Ты ближе к смертным, чем к carere morte, твоё тело давно было готово к тому, чтобы выносить ребёнка. И пусть слияние клеток смертного и бессмертной невозможно; обретший силу Дар сделал возможным всё невозможное, и это в том числе. Так ты забеременела. Ты понесла и от смертного, и от Дара. Но проклятие carere morte сильно, и первые месяцы твой ребёнок был проклят, как и ты.
Мира прерывисто вздохнула.
– Я корю себя за это, - глухо сказала она.
– Как ты считаешь, Пророчица, эти пять месяцев, что он был carere morte, ещё в моем теле… они по-прежнему отражаются на нём или исцеление их стёрло?
– Это ничем не стереть!
– грозно возгласила вампирша, и Мира поникла. Слёзы закапали из её глаз на кружевное платьице сына.
– Но я утешу тебя: твой сын силён, - немного погодя добавила Кларисса, и Мира вскинула голову, внимая её словам.
– Он успешно борется с тёмной меткой. Может быть, однажды она поблёкнет так, что её не увижу даже я.
– А сейчас она черна?
– Не так, как твоя. Не плачь! Метки исцелённых вампиров - это их память, твоя память - годы, его - дни.
– Но он будет помнить Бездну всегда…
– Да. Даже, когда Её больше не будет в мире.
Мира долго молчала. В тишине неслышно догорели свечи, и комната погрузилась в ночной мрак. Малыш отыскал мамину грудь и скоро, наевшись, сладко посапывал. Мира устроилась в кресле-качалке с ним на руках, откинула голову на спинку и устало закрыла глаза.
– Беспокойный малыш, - заметила Кларисса.
– Совсем как мой…