По лезвию бритвы
Шрифт:
— Мама снова пыталась тебя сосватать?
— Если не ошибаюсь, ее зовут Эсти Ибрахим.
Рифмач задумчиво обсосал зубы.
— Во всем Ригусе никто не умеет жарить рыбу так, как она. Только у нее задница, как плита, на которой она эту рыбу жарит.
— Рыба была чертовски хороша, — признал я.
При этом Йансей тихонько рассмеялся, и мне следовало бы присоединиться к нему, хотя бы из вежливости. Но после разговора с Мески я был не в духе, и жизнерадостный собеседник из меня выходил плохой.
— Так ты поговоришь с Майри насчет меня?
Веселое настроение Рифмача тут же испарилось, и он снова угрюмо повернулся к парапету крыши.
— Я, кажется, сказал, что поговорю.
Ремесло Йансея требовало определенных умений использования своего языка, и, надо полагать, его грубая сторона прошлась по мне заслуженно. Дабы подчеркнуть окончание разговора, Рифмач театрально стряхнул пепел с окурка в разверзшуюся за парапетом бездну. Покурим ли мы еще когда-нибудь вместе, подумалось мне. Мне больше нечего было тут делать, и я быстро спустился по лестнице к выходу, стараясь не встретиться на обратном пути с Мамой Дукес. После сегодняшнего визита она, возможно, уже навсегда расстанется с мыслью найти мне спутницу жизни.
Похоже, за моей спиной сгорел еще один мост.
26
Я вернулся в «Пьяного графа» и остаток дня до вечера наверстывал упущенный сон. Около шести я ушел, отправив прежде Воробья с мелким поручением, чтобы он не увязался за мной. Наша прошлая встреча с Криспином достигла того уровня неприязни в личностных отношениях, который не допускает присутствия лишних глаз и ушей, и новая встреча могла бы пройти в том же духе, особенно если Криспину вздумалось бы заставить меня чистить ему ботинки в обмен на добытую им информацию. Клянусь Хранителем Клятвы, я готов был стерпеть унижение.
Путь до Бюстового моста был редким мгновением тишины, коротким получасом ходьбы в угасающем свете вечера. Еще стояла та осенняя пора, когда должно с благодарностью принимать каждый последний луч солнца и дуновение теплого ветерка. Еще немного — и слабеющая жара падет рабом под безжалостное ярмо зимы. События двух прошедших дней затерялись на несколько спокойных минут в глухих лабиринтах моей памяти.
Но все мечты когда-нибудь кончаются. Надо полагать, это их основное свойство.
Тело невозможно спутать с чем-то другим, и даже в сгущавшихся сумерках ночи я нисколько не сомневался, что объект, лежащий у подножия моста, был Криспин. Я бросился к нему со всех ног, хотя и знал, что это бессмысленно, ибо тот, кто приходил за Криспином, не удовольствовался бы лишь ранением.
Его тело было зверски изувечено, благородное лицо в синяках и побоях, орлиный нос покрылся коркой запекшейся крови и слизи. Один глаз лопнул в глазнице, белок вытекал наружу, мерцая радужкой раздавленного зрачка. Лицо Криспина застыло в страшной гримасе, и в какой-то момент своих мучений он основательно прокусил себе щеку.
Было темно, но не настолько, да и Бюстовый мост не глухой переулок, а более или менее проходная улица. Кто-то еще должен был вскоре наткнуться на тело. Я опустился на колени перед трупом, гоня от себя воспоминания о том, как однажды Криспин пригласил меня домой на встречу Среднезимья, и его причудливая мамаша и засидевшаяся в девках сестрица играли на пианино, все пили ромовый пунш, пока я не свалился у камина. Моя рука скользнула в карман его плаща. Пусто. Быстрый обыск остальных карманов и одежды дал тот же нулевой результат. Я внушал себе, что трупный
И вдруг меня наконец посетила светлая мысль: проверить его руки. После нескольких отчаянных попыток разжать закостенелые кулаки я обнаружил в мертвой руке оборванный наполовину листок бумаги. Укрывал ли его Криспин от нападавшего или держал в качестве талисмана, я уже никогда не узнаю.
Листок оказался официальным правительственным документом. Вверху на нем стоял какой-то классификационный код, за которым следовало предупреждение о наказании за несанкционированный просмотр. Ниже, под заголовком «Маги, Операция „Вторжение“», шел список имен с отметкой их статуса: «Служит. В запасе. Скончался». Меня совсем не удивило то обстоятельство, что добрая половина имен была отмечена последним определением. Едва я дошел до конца листка, как мое сердце забилось в горячем волнении. Последним именем в списке, которое можно было разобрать, почти над самой линией обрыва, значился Джонатан Брайтфеллоу.
Значит, Беконфилд все-таки был к этому причастен. Мои подозрения подтвердились, но достались мне чертовски дорогой ценой. Чертовски дорогой.
Я сделал еще кое-что, о чем в тот момент едва ли подумал, едва ли сознавал, что я делаю, — нечто подлое и отвратительное и только отчасти оправданное необходимостью. Я протянул руку к шее Криспина и сорвал с нее Око, затем быстро спрятал талисман в свой карман. Обморозни подумали бы, будто убийца Криспина забрал Око себе. Не знаю почему, но мне казалось, что оно еще пригодится.
Я поднялся с колен и окинул взглядом искалеченное тело Криспина. Я чувствовал, что должен сказать что-нибудь, но слова не приходили на ум. Через мгновение я убрал бумагу в сумку и незаметно покинул место преступления. Ностальгия — дело слюнтяев, а месть не высылает глашатаев. Криспин услышит хвалебную речь в свою честь, когда я разберусь с Веселым Клинком.
Я побежал назад к главной улице и остановился перед недостроенным доходным домом на берегу реки. Я убедился, что вокруг никого нет, оттянул приколоченную гвоздями деревянную планку, проскользнул внутрь и во тьме обессиленно прижался спиной к стене.
После короткого ожидания я заметил, что тело Криспина обнаружила группа рабочих. Сначала они что-то кричали друг другу, чего я не смог разобрать, затем пустились бежать и вскоре вернулись назад с двумя гвардейцами, которые, еще больше истоптав место преступления, ушли за агентами Черного дома. Пользуясь их отлучкой, я совершил вылазку за бутылкой виски, добежав до погребка в квартале от моста, и поспешил назад на свой тайный наблюдательный пункт.
Вернулся я вовремя и просидел впустую еще минут двадцать, прежде чем обморозни прибыли на место происшествия. На убийство одного из своих стражи закона отреагировали внушительным рвением: явились целым отрядом из десяти или двенадцати человек. В ближайшие пару часов их подойдет еще больше. Агенты роились вокруг тела Криспина, словно муравьи. Выискивая улики и собирая свидетелей, они следовали бесполезным, в сущности, процедурам, поскольку убийство Криспина имело мало параллелей в истории города. В какой-то момент мне показалось, что я видел патрицианскую рожу Гискарда. Он стоял над телом напарника, оживленно разговаривая с другим агентом. Хотя я мог и ошибаться. В такой толчее и мешанине холодно-серых плащей трудно было разглядеть кого-то в отдельности.