По нехоженной земле
Шрифт:
почуяв зверя, насторожились. До медведя было километра полтора ровного, местами
залитого водой льда. Дальше шел торошенный лед, к границе которого приближался
медведь.
Но собаки были измучены, а близкое соседство торошенных льдов не давало
уверенности, что добыча не уйдет. При погоне можно было еще больше изнурить собак
и, не догнав зверя, оказаться в еще худшем положении.
Что делать? Рисковать, веря в себя!
На разгрузку саней и перепряжку
На восьми наиболее сильных собаках я пустился в погоню. Наш медвежатник Тяглый
мчался впереди по следу зверя. За ним неслась упряжка. Сани то и дело заливало водой.
Скоро на мне уже не было ни одной сухой нитки.
Медведь заметил собаку, бросился ей навстречу, но тут же, поняв опасность,
повернул назад и быстро скрылся в торошенных льдах. Тяглый догнал его там, однако,
опасаясь в тесноте попасть в лапы зверя, только бежал за ним и лаял, сохраняя
приличную дистанцию.
Зверь, не обращая внимания на собаку, продолжал забираться в глубь торошенных
льдов. Я спустил еще одного пса, выбросил из упряжки уставшую собаку и остался на
шестерке. Положение ухудшилось. Две собаки также не могли держать зверя. А моя
ослабленная упряжка по-уши барахталась в снежной каше.
Торосы становились все гуще. С отчаянием я увидел, что расстояние между мной
и медведем увеличивается. Зверь уходил!
Надо было прибегнуть к последнему средству. Я сосчитал имевшиеся патроны.
Только 14. Ничего — должно хватить! Один выстрел за другим я начал выпускать в
воздух. После каждого выстрела собаки словно набирали сил и вновь неслись через
торосы и озера воды. Теперь расстояние между мной и медведем быстро сокращалось.
Услышав выстрелы, осмелели и медвежатники, преследовавшие зверя. Он начал
останавливаться и отгонять наседавших псов. Я уже слышал его грозное рычание. Он
был совсем близко, но стрелять я не решался. Оставалось только два патрона. Надо
было бить наверняка. Наконец, зверь, утомленный не менее собак, залез в озеро между
двумя грядами торосов. Озеро было небольшое, [305] но глубокое. Медведь плавал по
нему. Я подъехал на 18—20 метров.
Последующие полчаса картина выглядела совсем мирной. Собаки обессиленно
лежали у воды. Высунув языки и тяжело дыша, они блестящими глазами следили за
зверем. Медведь крутился посредине озерка. Я с карабином в руках сидел на соседней
льдине и курил трубку. Бить зверя на воде не входило в мои расчеты. Я бы не мог
добраться до его туши. А он не желал покидать убежища. Я кричал, махал руками, но
медведь в ответ только фыркал, показывал клыки
рявкал. Я принялся откалывать ножом небольшие льдинки и бросал их в медведя,
стараясь попасть в наиболее чувствительное место — черный пятачок носа. Зверь
крутил головой, увертывался. Наконец, после моего меткого удара, он рассвирепел и,
выскочив на лед, бросился в мою сторону, но сейчас же упал с пробитой головой.
Но и теперь я еще не знал — радоваться ли добыче. Осмотревшись, убедился, что
от ровных прибрежных льдов меня отделяют километра два с половиной торосов. Одно
дело — ехать здесь на пустых санях, преследуя в охотничьем азарте медведя, другое
дело — двигаться по торосам, погрузив на сани тушу убитого зверя.
Медведь оказался очень крупным и жирным. В живом виде он, должно быть,
весил 400—450 килограммов. Сняв шкуру и с душевной болью бросив ее, я уменьшил
вес почти на сотню килограммов. Столько же убавили внутренности, толстый слой
жира, срезанный с туши, голова и лапы. Погрузив остальное на сани, я пустился в
обратный путь.
Много труда потратил, пока добрался до земли.
Вышли на берег, нашли сухое место, разбили лагерь и решили дожидаться солнца
для астрономических наблюдений.
Скоро удача вновь посетила нас. По моему следу, привлеченный следами крови,
стекавшей с саней, пришел второй матерый медведь. Он тщательно обнюхивал след и
совсем не смотрел на берег.
Уставшие и сытые собаки не почуяли зверя. Мы подождали, пока он подошел
вплотную к берегу, и первая пуля удвоила наши запасы мяса.
Теперь мы сильны и можем не беспокоиться ни за нашу работу, ни за собак. Если
солнце заставит ждать себя даже неделю, все равно мы отсюда не уйдем.
7 июля 1931 г.
День изобилия и отдыха. Собаки прямо-таки ходят по мясу. Время от времени
какая-нибудь соблазнится куском [306] повкуснее, погрызет его и снова укладывается
спать на сухую землю. Давно они так не блаженствовали. Не постимся и мы.
Освобожденная сковородка немедленно вновь заполняется медвежатиной и
возвращается на примус.
На глинистых местах берега много отпечатков медвежьих лап. Они посещают эти
места частенько. Повидимому, здесь у них «большая дорога» в период весенней
миграции.
Весь день пасмурно. Часто летят крупные хлопья снега. Солнца не видно. Ну и
пусть — рано или поздно, а мы его поймаем. Теперь праздник на нашей улице.
5 июля 1931 г.
Удалось сделать только полуденные наблюдения. Остальное время дня было