По нехоженной земле

Ушаков Георгий Алексеевич

на мачту флюгера и махал нам на прощанье, повидимому, своей шапкой. Мы ответили

на его прощальное приветствие и пустили упряжки. База скрылась за возвышенностью

острова...

Около полуночи разбили лагерь в 25 километрах от дома.

Острова Седова давно потерялись из виду. Ледяное поле только на севере

замыкалось куполообразной возвышенностью да на северо-востоке упиралось в силуэт

мыса Серпа и Молота. По всем остальным направлениям ничего не

нарушало ровной

линии горизонта. На безоблачном синем небе ярко светило полуночное солнце.

Рафинадом голубел снег. Метались сине-фиолетовые тени собак. Ширь казалась

бесконечной. Дышалось удивительно легко.

Лагерь разбили у подошвы одинокого айсберга. Приливо-отливная трещина,

опоясавшая ледяную глыбу, показала, что айсберг стоит на мели, а его очертания

говорили о том, что остановился он здесь много лет назад. За это время он успел

расколоться пополам и кромки трещины обтаяли и округлились. Сугроб у его подножия

напоминал толстое одеяло на ногах зябнущего старика. Но и в старости айсберг

оставался величественным. Наша палатка рядом с ледяной махиной казалась не больше

собачьей конуры перед многоэтажным домом.

На этот раз после распряжки собаки не спешат свернуться в мохнатые клубки и

прикрыть пушистыми хвостами сложенные в пучок лапы и нос. Некоторые лежат на

животе, положив головы на передние лапы, а большинство отдыхает на боку, вытянув

все четыре лапы. Мороз не тревожит их, хотя он довольно сильный. Да и нас мороз

теперь уже мало беспокоит.

Удивительно, как неодинаково воспринимается одна и та же температура в

различное время года и при разных сопутствующих условиях погоды.

Москвич греется на солнышке и радуется теплу, когда весной термометр

показывает 7—8° выше нуля. При той же самой температуре осенью он зябнет, кутается

и ворчит.

Накануне полярной ночи, в пору туманов и сырости, мы изрядно мерзли уже при

15-градусном холоде, а 25° считали крепким морозом. Прошло несколько недель.

Начались зимние поездки. Столбик спирта в термометре чаще и чаще пробирался к 40.

Теперь мы сухой 25-градусный мороз воспринимали [208] уже как благодать, как ласку

Арктики. Это при штиле. Во время метелей — хуже: мы одинаково мерзли и при 25- и

при 35-градусных морозах. Взглянув на термометр, мы нередко мечтали, чтобы 40-

градусный мороз, но только без ветра, пришел на смену 20-градусному с метелью.

Повышенная влажность, туман и особенно ветер способствуют усиленной

теплоотдаче тела, делают более ощутительным мороз. Немалую роль играет и

длительность пребывания

на морозе. Одно дело — пробыть на нем час или день и

вернуться в теплое помещение, и другое — переносить его в течение недель, изо дня в

день, из часа в час, и при этом спать на снегу, раздеваться и одеваться на холоде, только

два-три раза в сутки иметь возможность погреть у примуса руки при изготовлении

пищи.

Привыкнуть к сильному морозу нельзя. Можно только научиться стойко

переносить его, уметь сопротивляться, воспринимать его как нормальное, обязательное

и длительное, но все же преходящее явление. Часто это трудно, иногда мучительно, но

всегда, как и всякая борьба, это развивает волю, чувство сопротивления и сознание

собственной силы.

Иногда казалось, что мороз достиг мыслимого предела — замерзла земля, застыл

воздух, окоченело все живое. Но ты идешь и идешь вперед, все ближе к цели, и все

силы природы не в состоянии остановить тебя. И тогда из груди сам собой вырывается

возглас: «Ух, хорошо!»

Таких морозов мы теперь не увидим до следующей зимы. Однако одеты мы пока

что, как и прежде, по-зимнему. Поверх бумажного белья — меховые пыжиковые брюки

мехом внутрь; далее — фланелевая рубашка, толстый шерстяной свитер и меховая

рубашка, последняя — тоже внутрь мехом. Брюки и рубашки покрыты шелковой

прорезиненной материей, которая хорошо защищает от ветра и сырости. Верхней

одеждой Журавлеву служит длинная ненецкая малица, а у меня — эскимосская

кухлянка, доходящая до колен. На ногах у нас — шерстяные носки, меховые оленьи

чулки и пимы из оленьих лап, с подошвой из медвежьей шкуры и толстой, но мягкой

войлочной стелькой. Голову закрывает меховой капюшон, а на руках — рукавицы из

оленьих лап, мехом наружу.

Надо заметить, что обычно меньше всего мерзнет голова. В безветреную погоду

мы, как правило, ездим без капюшонов в самые сильные морозы. Руки чувствуют мороз

сильнее, но их легко отогреть, усилив кровообращение движением или просто растерев

снегом. Сильнее всего страдают ноги, и согреть их труднее, так как долго бежать за

собаками, особенно по рыхлому снегу, невозможно. На обувь и ее сохранность мы

больше всего обращаем внимания. Вообще одеты мы тепло. [209]

Перечень нашей одежды может даже создать впечатление, о громоздкости ее. Но

надо знать качество оленьего меха, из которого сшита наша одежда. Он легок, мягок и

совершенно не стесняет движений. О его теплоте и говорить нечего — более теплого