Шрифт:
Евгений Дзукуевич ГАБУНИЯ
По обе стороны Днестра
Политический детектив
================================================================
Об убийстве известной певицы и его расследовании в
условиях, связанных с деятельностью эсперантоклубов в первые
послереволюционные годы, рассказывается в повести "Клуб
"Эсперо".
Действиям сотрудников уголовного розыска Молдавии и Москвы,
которые сумели обезвредить преступную банду и предотвратить
попытки вывезти за границу уникальные произведения искусства,
посвящена повесть "Ангел пустыни".
В
работа советской разведки в тридцатые годы, содействовавшая
разоблачению крупномасштабной антисоветской провокации
зарубежных спецслужб.
================================================================
I
Поздним вечером, а по сельским понятиям уже глубокой ночью, в окно хаты Василия Мугурела постучали. Стук был не сильный, осторожный и настойчивый. Первой его услышала жена. Она испуганно вскинула голову, но ничего, кроме смутно белеющего в темноте окна, не увидела. "Никак со сна почудилось", - с облегчением подумала она, но стук повторился, на этот раз погромче. Тревожным лаем залилась собака. Лежащий рядом Василий, который вечером пришел от своего закадычного приятеля Тимофте Болбочану изрядно навеселе, как ни в чем не бывало продолжал громко похрапывать.
– Эй, Василе, да проснись наконец, стучат, неужели не слышишь?
– жена ткнула его в бок.
Василий недовольно что-то проворчал и отвернулся.
– Да проснешься ты, пьяница несчастный, - рассердилась она не на шутку и стала тормошить мужа.
Тот наконец открыл глаза, еще ничего не соображая с похмелья.
– Стучится кто-то в окно, - испуганно прошептала жена.
– Да ну тебя, совсем рехнулась, старая...
– он хотел добавить кое-что покрепче, однако замолчал, прислушиваясь. В окно действительно стучали.
Кряхтя и проклиная на чем свет стоит незваного ночного гостя, Василий нехотя слез с супружеского ложа, подошел к окну и прильнул к особенно холодному после сна стеклу, чтобы разглядеть, кого это черти принесли среди ночи. Сквозь подернутое морозным узором стекло белело чье-то лицо.
– Кто там?
– спросил он недовольным хриплым голосом.
– Свои, мэй, открывай, не бойся.
Голос показался знакомым. Никак Григорий. Неужели он? Минуло, считай, уже с десяток годочков, как Григорий, младший брат, подался на ту сторону. Первое время до Василия доходили слухи, будто брат сначала сильно бедствовал на той стороне, а потом и вовсе о нем ничего не стало слышно. Как в воду канул. Василий уже стал забывать о младшем брате. Своих забот хватает. И вот на тебе, объявился.
Василий отодвинул засов, отворил дверь и увидел, что брат не один. Рядом с ним темнела фигура человека пониже ростом. Василий высунулся в проем двери, чтобы оглядеть улицу. Стояла глухая, темная ночь. Ни в одном доме не светились окна. Улица, как и все село, спала глубоким сном. На него пахнуло холодом, он зябко поежился. "Март скоро, а весной и не пахнет. Ну и суровая зима выдалась, давно такой не было. И лед на Днестре до сих пор стоит, да еще какой! На каруце, загруженной кукурузой, проехать можно. Выдержит. Да где же она, эта кукуруза?
– горько усмехнулся он своим мыслям.
– Придет же такое в голову".
– Заходите в дом, - коротко пригласил Василий
Братья обнялись. Жена тем временем уже успела зажечь трехлинейку, и при ее свете Василий рассмотрел младшего брата. Григорий раздался в плечах, заматерел, из юноши превратился во взрослого мужчину.
"Постарел, однако, да и чего удивляться, сколько лет не виделись". Григорий, угадав, о чем думает брат, с усмешкой произнес:
– Что смотришь, и ты тоже не помолодел, - он окинул взглядом комнату, хотел что-то сказать, но промолчал.
– Да что же вы стоите, садитесь, гости дорогие, - спохватилась Домника. Она бросила укоризненный взгляд на мужа.
– Почему не приглашаешь, хозяин ты или нет?
– Был когда-то хозяином, - неопределенно отвечал Василий.
Его разбирало тревожное любопытство, но он не решался спросить вот так, с порога, откуда вдруг среди ночи возник Григорий, да еще и не один. Василия больше беспокоило не внезапное появление брата, а именно то, что пришел не один. Весь облик незнакомца, его бегающий взгляд, неопределенная улыбка на смуглом морщинистом лице вселяли смутное беспокойство. Едва спутник Григория произнес несколько слов, как Василий понял: "Не из наших мест будет. Зачем пожаловали?
– не давала покоя тревожная мысль, - однако спросить он все еще не решался.
– Сами скажут", - рассудил Василий и обратился к жене:
– Угощай дорогих гостей, Домника, небось, проголодались с дороги, да и согреться не мешает.
– И то правда, давно пора, - засуетилась женщина.
Вскоре на столе появились миска с мамалыгой, лук, тарелка с солениями и графин вина.
– Вы уж извините, больше ничего нет, - смущенно сказала хозяйка, приглашая гостей к столу.
– Чем богаты, тем и рады. Время такое.
Она не пояснила, что именно она подразумевала под временем: то ли конец зимы, когда припасы кончаются, то ли совсем другое, о чем сказать в присутствии незнакомого человека не решилась.
– Да чего там...
– Григорий жадно оглядел стол.
– Мы понимаем... Не так ли, Марчел?
– обратился он к своему молчаливому товарищу.
Тот ничего не ответил, лишь кивнул. Первый стакан выпили, как водится, за встречу после долгой разлуки, и гости набросились на еду. После второго их лица порозовели, скованность, царившая в первое время за столом, исчезла. Василий еще раз извинился за скудное угощение и добавил как бы в свое оправдание:
– Да разве я один так живу? Считай, почти вся Протягайловка. Трудные времена наступили, дорогой брат. Очень трудные. Не знаю, чем все и кончится. Ну, а у вас там как?
– он взглянул на Григория.
– Где это - у нас?
– Ну там, где ты живешь, - Василий тянул, не решаясь задать вопрос напрямую.
Григорий разгадал эту примитивную хитрость и продолжил игру:
– А где я живу, ты знаешь?
– Точно не знаю, но вроде на той стороне...
– неуверенно ответил Василий.
– Люди сказывали.
– Верно сказывали. Там и живу с тех пор, как за Днестр подался. И живу, скажу тебе, дорогой Василий, хорошо.
– Он со снисходительной усмешкой оглядел стол, тарелки со скудной едой, старую потрескавшуюся мебель.
– А тебе, как посмотрю, не сладко под большевиками приходится. До ручки, как видно, довели.