По образу и подобию (Видение смерти)
Шрифт:
— По тормозам, лейтенант! — скомандовал Рорк. Он обнял Еву и уложил ее голову к себе на плечо, зная, что ей редко снятся кошмары, когда он рядом. — Пора шабашить и спать.
— Я подбираюсь к нему. Знаю, я уже близко, — пробормотала она и заснула.
Он ждал ее.
Она придет. Она всегда ходит этим путем. Наклонив голову, торопливыми, почти бесшумными шагами в кроссовках на гелевой подошве. Она надевала их после смены, когда снимала шлюховатые туфли на высоких каблуках, в которых
Что бы она ни носила, все равно останется шлюхой!
Она торопливо пройдет мимо, наклонив голову, и уличные фонари бросят отблеск на ее волосы. Они заблестят, почти как золотые. Почти.
Люди подумают: «Какая красивая женщина. Какая милая, тихая, красивая женщина, спешащая по своим делам». Они же не знают! Только он один знает, что там внутри, за этой красивой скорлупкой. Тьма и черная злоба.
Он чувствовал, как в нем поднимаются бешенство и предвкушение, страх и радость. Сейчас ты на меня поглядишь, сука! И мы посмотрим, как тебе это понравится. Посмотрим, посмотрим…
Думает, она такая красивая. Любит расхаживать голышом, ломаться перед зеркалом. Любит расхаживать перед мужчинами, позволяет им к себе прикасаться. Посмотрим, какая ты будешь красивая, когда я с тобой покончу!
Он сунул руку в карман, нащупал длинный отрезок ленты.
Красный — ее любимый цвет. Она всегда любила носить красное.
Он увидел ее такой, как раньше. Она орала, оглушительно орала, и она была голой, совершенно голой. Только красная ленточка на шее. Красная, как его кровь, когда она его избивала. Избивала, пока он не терял сознания. А придя в себя, оказывался в темноте. В черной комнате, запертой на замок.
И вот теперь пришел ее черед очнуться в темноте! В слепой тьме ада.
Вот она… вот она идет своей торопливой походкой, наклонив голову.
Громоподобные удары сердца отдавались у него в груди, пока она подходила ближе и сворачивала, как всегда, в решетчатые железные ворота уютного маленького парка.
На один миг, равный биению сердца, ее голова вскинулась — и страх, шок, растерянность отразились в ее глазах, когда он бросился на нее из тени. Она открыла рот, чтобы закричать, и он ударом кулака сломал ей челюсть. Глаза у нее закатились, только слепые белки таращились, пока он тащил ее в тень, подальше от фонарей.
Ему пришлось шлепнуть ее несколько раз по щекам, чтобы она очнулась. Она должна очнуться, прийти в себя, должна знать, что ее ждет.
Он говорил тихо — он же не дурак! — но он сказал все, что нужно, пока обрабатывал ее кулаками.
— Ну, как тебе это понравится, сука? Кто тут теперь главный, шлюха?
Он испытывал и стыд, и невыразимое наслаждение, вонзаясь в нее всем телом. Она не сопротивлялась, лежала, как тряпичная кукла. Какая жалость! Раньше она боролась, а иногда умоляла. Это было гораздо лучше. И все-таки, когда он накинул
Она забарабанила пятками по земле: мягкие гелевые подошвы выбивали тихую дробь, заглушаемую травой. Ее тело задергалось в конвульсиях, и он наконец-то обрел облегчение.
— Убирайся прямо в ад, — пробормотал он, срывая с нее одежду. — Тебе там самое место.
Он запихал ее одежду в сумку, которую принес с собой, и перебросил ремень наискось через свою массивную грудь. Потом он подхватил ее на руки, словно она ничего не весила. Он упивался своей силой и тем ощущением власти, которое она ему дарила.
Он отнес ее к заранее выбранной скамейке — такой красивой, стоящей в тени большого дерева, неподалеку от фонтана. Там он уложил ее и аккуратно свел ее руки ладонями вместе на груди.
— Ну вот… Ну вот, мамочка, разве ты не чудесно выглядишь? Разве ты не хочешь посмотреть? — Он улыбался, улыбался во весь рот. От этой безумной улыбки едва не растрескался толстый слой изолирующего спрея, которым он себя покрыл. — Что ж, давай я тебе помогу.
С этими словами он вынул из кармана скальпель и принялся за работу.
10
Когда зазвонил телефон возле кровати, Ева в полусне повернулась на звук, бормоча: «Черт, дерьмо, проклятие!» — и начала шарить в темноте.
Рорк включил торшер, и она наконец нашла телефон.
— Даллас.
— Он ее убивает! Он ее убивает!
Голос был такой тонкий и задыхающийся, что ей пришлось прочесть номер на определителе, чтобы догадаться, кто говорит.
— Селина, возьмите себя в руки. Успокойтесь и расскажите толком.
— Я видела… Видела, как в прошлый раз. О боже, уже поздно! Уже слишком поздно…
— Где? — Ева вскочила с постели, на ходу включила громкую связь, чтобы освободить руки, и лихорадочно начала одеваться. — Центральный парк? Он в парке?
— Да, но это другой парк. Меньше. С воротами. Здесь такие здания… Это Мемориальный парк!
— Где вы?
— Я? Я дома. Я в постели. Это у меня в голове. Я этого не вынесу!
— Оставайтесь на месте. Вы слышите меня? Оставайтесь дома.
— Да. Я…
— Конец связи! — прорычала Ева и оборвала безумные рыдания Селины.
— Доложишь в управление? — спросил Рорк.
— Сперва сама проверю. Точнее, мы сперва сами проверим, — добавила она, увидев, что он тоже одевается.
— А Селина?
— Ей придется самой справиться. — Ева пристегнула кобуру. — Нам всем приходится справляться с тем, что у нас в голове. Поехали!
Она позволила ему вести машину. Как ни досадно ей было признавать, что с машиной, да и вообще с любым механизмом, он справлялся лучше, чем она, сейчас было не время спорить по этому поводу.