По обрывистому пути
Шрифт:
— Стать во фрунт! — скомандовал в ответ Саламатин. — Ты мне теперь подчинен, зубоскал и повеса, я — генерал, а ты — солдат: окончательно — покупаю газету.
— Это уже не новость, слыхали! — дружески тряся его руку, сказал журналист. — А последние, самые свежие новости все-таки пока у меня. За чрезвычайную, необычайную новость ставишь пару бутылок?
— Пива? — спросил Саламатин.
— По мелочам не торгую. Шампанского!
— Что за ценная новость?
— Поставишь?
— Я, брат, купецкого звания. Кота в мешке не куплю. Выкладывай — поглядим. Коли добрый
— В Петербурге выстрелом ранен министр просвещения Боголепов, — торжественно продекламировал Коростелев.
— Вот так да-а! — воскликнул Саламатин, вскочив с дивана, отчего посыпались на ковер с доски шахматные фигурки. — Такого мы, чёрт побери, давно не слыхали!
— Доигрались в солдатики! — язвительно и мрачно подал реплику Рощин, нагнувшись и подбирая шахматы. — Студентом, конечно? — спросил он.
— Студентом.
— Вот вам и марксизм! Если это не провокация, то признак неважный, — заметил адвокат. — Всё равно что назад к Адаму… По-моему, дурно пахнет…
— Да сами же ведь виноваты! — с азартом воскликнул Саламатин. — Ну сколько можно озорничать с молодежью! — Он вынул из кошелька деньги. — Посылай, Константин. Заработал! Так им, прохвостам, и надо! Pardon, madame! [23] — спохватившись, поклонился он в сторону Анемаисы Адамовны.
— Я женщина, господа, и, по-моему, это ужасно: он стрелял, его будут вешать, другие опять стрелять, тех опять… — Она подняла руки, тонкими кончиками пальцев коснулась синих жилок на висках, отчего широкие бархатные рукава упали, обнажив ее прекрасные руки выше локтей, вся ее фигура при этом могла бы изображать статую скорби и почти что отчаяния. — По-моему, это ужасно! — повторила Анемаиса Адамовна. — Где будете пить, господа? — тут же переходя на любезный хозяйский тон, спросила она мужчин. — Я, Костя, сама пошлю за вином, — сказала она.
23
Виноват, сударыня!
Решили пить в кабинете.
Адвокат за чем-то вышел, оставив гостей вдвоем.
— Митрофан, я к тебе п…припадаю с мольбой, — сказал журналист.
— Моли смело, — согласился тот. — Сторублевку довольно?
— Великого ты ума и талантов мужчина, но из классовых п…предрассудков п…переоцениваешь значение рублей, — возразил Коростелев. — Это, братец, дешевка. Мне надо устроить судьбу человека.
— Легального? — осторожно спросил Саламатин.
— Девушки. Ты, вероятно, слыхал, тут на днях отравилась. В газете было…
— Десять коробочек спичек изгрызла? Зубастая дева! Слыхал! Значит, жива! Очень рад. Чем могу ей помочь? Гимназисточка, кажется?
— Больше в гимназию ей не вернуться.
— Беременна?
— Чушь. Грязные сплетни. П…причина совсем не та. Я всё знаю. Было недоразумение на п…политической почве: её заподозрили в связях с п…полицией, но она оказалась чиста.
— Ну и что? В чем мой долг?
— Мать у нее вокзальная судомойка. Заставляет девчонку идти за п…полицейского
— Родительские права таковы извечно.
— П…по «Домострою».
— Ну да. А ты что же хочешь? На место, пристава?
— П…перестань б…безобразничать! Ты покупаешь газету. Я предлагаю её типографской корректоршей. Она уже раньше работала сдельно. Умеет…
— Бери под свою поруку. Наем сотрудников, меня не касается, — сказал Саламатин. — А я тебя в свою очередь прошу — помоги заманить в редакторы Рощина.
— Виктора Сергеевича?! Это, брат, да! Смелый шаг! — одобрительно отозвался Коростелев. — Ты, гляжу я, упорен! Сегодня уже говорили?
— Уперся!
— Я тебе подскажу способ: ты ему пригрози, что тогда пригласишь Горелова… Не выдержит! — уверенно обещал журналист.
— Слышу, Костя, слышу коварные планы, — входя, произнёс Рощин. — Я, господа, как вам известно, по убеждениям марксист, быть редактором в прессе, которая служит Капиталистам, никак не могу! Горелова можете приглашать. Этот либеральный индюк угодит и нашим и вашим. Он вхож к губернаторше, красавец, богат и честолюбив. Ему все равно. А я не могу продавать направление собственных мыслей…
— Позвольте, Виктор Сергеевич! — перебил Саламатин. — Ведь, насколько я разбираюсь в этих делах, направление газеты — это ее редактор, а не кассир. Вы поймите, я покупаю доходное предприятие, а вы, становясь редактором, делаете направление, ну, скажем, не социал-демократическое, но… Вот, например, вам Коростелев, — человек порядочный, прогрессивный, пишет фельетоны, рассказы. Можно прямо признать, что делает кое-какое полезное дело даже при сегодняшней редакции, которая его прижимает и давит. Вы даете простор ему. Вы даете коммерческую информацию, печатаете обзоры промышленности, освещаете рабочую и сельскую жизнь… в пределах, конечно, которые допустят цензура и губернатор.
— Виктор Сергеич! — вмешался Коростелев, которому осточертело обывательское болото слишком уж благонамеренной газетки, где он работал несколько лет. — Я полагаю, что Митрофан Прокофьевич тут в чем-то прав. Мы создаем, так сказать, беспартийный легальный орган левого направления… Попробуйте, а?!
— А как же с адвокатурой?! Каков я редактор, ещё неизвестно, а адвокат я все же ведь «кое-какой»! Как же мне отойти?! — взъелся Рощин.
— А зачем? — возразил Саламатин. — Подберите хороших помощников по газете. Я полагаю, что Костя…
Но Коростелев уже сам увлекся и опять перебил:
— Виктор Сергеич, ну начерно: приглашаем Лихарева, он поведет отдел экономики и земскую жизнь. Фотин даст материал по промышленности и защите труда. Доктор Зотов — санитарии…
— Постой, — остановил его Рощин. — А ты будешь сидеть моим помощником по редакции?
Это была уже почти капитуляция.
— Ну вот, как раз и шампанское вовремя! — радостно вскричал Саламатин.
— Караул! Обобрали! — завопил журналист. — Я только сейчас догадался, что буржуй меня объегорил: я думал, что он раскошелится за необычайную новость, а он тут подстраивал магарыч, хитрый бес!