По осколкам
Шрифт:
Мне остается сообщить ей, что у нас есть с чем работать. Но как сильно я хочу, чтобы на ее месте сейчас оказался любой другой, лишь бы опытный Мастер!
Когда-то было установлено, что выжить в переходах могут только тараканы и крысы. Сейчас я точно не знаю, что за животное лежит в заводи, но понимаю, что оно прошло через сильнейшее искажение…
Боль моя развеялась. Встаю и иду по мосту. Уже пускает, уже могу с него сойти.
Прохожу мимо Сатс и говорю:
— Оно не мертвое под камнем. Идем.
Она плетется сзади и ворчит. К этому я привыкла.
Мы идем по берегу заводи у самой кромки почти неподвижной воды. Выше на холме расположились несколько сонных местных. Они нас не видят, но лучше не привлекать к себе их внимания.
А эта брюзжит с каждым шагом все громче!
— …тоже не стальное. Меня не готовили к тому, что ты мне тут устраиваешь без остановки. Если ты немедленно не объяснишь, зачем мы сначала наворачивали круги и натыкались невесть знает на каких уродцев и сумасшедших, а теперь тебе вздумалось на мостах валяться и в судорогах биться, то я брошу все как есть и вернусь на Первый одна. Но тебе тогда любая дорога будет закрыта, а выбора…
Мы останавливаемся напротив большого камня; в ночи он кажется скалой, брошенной в воду, полную звезд.
— Здесь твое редкое чудовище, — шепотом говорю я. — Здесь. Живое.
— Что? Живое?!
В ушах снова хлещет, шумит, а я слишком устала, чтобы справиться, чтобы отодвинуть, заглушить.
— Сатс, соберись. Мне трудно в слова… Я не понимаю, что именно в нем изменилось… Вижу то, что есть сейчас. Это не камень. Оно выделяет много жидкости. Яд. Этого яда в один поворот оно выбрасывает в воду равно собственному весу. Само не большое, но очень плотное. Странно, как его сдавило, что оно?.. Нет, не знаю.
— Прислушайся лучше.
— Рот закрой! Я не слышу ничего в этом проклятом…
И тут пронзило, словно на небе, где правит Большая, показалась Малая, поддержала, родная, бросила лучик своего света.
— Это свинья! Это бывшая свинья!
— Что? Как свинья?
— А вот так. Ох, как же ее искорежило…
Круглый камень в заводи очень-очень медленно приподнимается, распуская вокруг себя ленивые круги. Потом шумно и длинно фыркает, пускает крупные пузыри и укладывается обратно, но уже на один мой шаг ближе к берегу.
Начинаю прикидывать вслух:
— Ее сначала разнесло, но переход сам сдавил… большая плотность, сжатие прошло выше допустимого раз в восемь… ничего, если расширить, быстро развеется лишнее, не удержится, само оторвется… Вот сюда-а… А здесь можно сразу заправить обратно… и по позвоночнику, если метку поставить, — спохватываюсь: — Ах ты ж! Какие тебе метки, ты же не…
— Я смогу!
Во мне сталкиваются желание сделать дело и сомнение, что оно сделается хорошо. Нехорошее сражение, не люблю такие.
Осматриваюсь и указываю ей на изгиб заводи:
— Ты новичок. Для тебя здесь слишком неровный участок. Даже если ты запустишь вихри только возле свиньи, все равно мало места: половина ее тела под водой. Тут нужна сноровка, иначе вихри вырвутся, воду расплещешь, еще дно зацепишь... В итоге ты не разделишь, где первоначальное,
— Тогда я только сверху разверну.
— Если заранее дашь пошире, чтобы воды не касаться, — видишь? — тебе берег будет мешать. Вихри начнут спотыкаться о мостки, о лестницу, волочиться и путаться в подъеме на холм. Часть изъятого искажения останется в траве, в почве, в их обитателях.
— Не страшно. Это лишь часть, осадок.
— Да, не страшно, но повредится общий набор. Я никогда не видела тебя в деле и не смогу предположить, что именно ты оставишь в каком червячке и чем это обернется.
— Я сдвинусь к центру реки, чтобы берег не тронуть. Я смогу, не сомневайся! — ее глаза горят не меньше, чем точки причальных факелов у нее за спиной, руки подрагивают от нетерпения. — На уроках у меня получалось и на в два раза меньших участках.
— Но у тебя не было в восемь раз большего чудовища.
— Я смогу! — шипит она.
Я взглядом указываю на холм, где местные:
— У тебя очень мало времени. Нас заметят.
— Я поставлю защиту по берегу. Этого хватит. Лодок у них нет, от города не приблизятся.
Соображает. Загорелась, заполыхала. И не сдается:
— Мне не надо объяснять. Сама понимаю, что все, что я могу — это сейчас смочь.
Я молча смотрю на ее длинные суетливые пальцы, готовые по первому сигналу молниеносно сложиться в замысловатые фигуры, которые только Мастерам доступны, — любой Основатель себе все пальцы по локоть вывернет и сломает, но не изобразит даже самой простенькой. Смотрю на ее дергающийся рот, из которого, четко вижу, рвется горячая просьба: «Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне, мне, мне...», и лишь бешеное усилие молодой воли не позволяет заговорить. Взгляд отчаянный и умоляющий. Куда опять высокомерие спряталось? Так и будет нахальный взгляд цапли бегать наперегонки с просящим взглядом щенка?
А что молчать? Не такой уж у меня богатый выбор…
— Ну, раз тебе ничего не надо и ты все сможешь, тогда разворачивайся, Мастер… Сатс.
Шаг напряженный
— Вон там еще попробуй.
— Где?
— Да под боком у нее.
— Ишь, под боком! Сам лезь, дурак. А ну как опять пыхнет!
Их голоса полны страха. Этот страх — первое, что я улавливаю, очнувшись. Смысл доходит позже.
— Когда-то слыхал я, будто Ходящие бывали у нас.
— Э-э, да ты задним делом все слыхал, все знаешь! Нет бы тебе их сразу распознать. Куда весь твой ум подевался? Это ведь ты их увидел на том…
— Вот именно, увидел! И сразу вам сказал — подозрительные они.
— Да не задирайся, Эрк. Все их видели на том берегу. Но никто не смекнул, что они вообще… эти… Ходящие.
— Чтобы про такое смекнуть, надо пожить, как Старый Фич. Уж вернее решить, что на том излечиваться начали, чем о каких-то Ходящих. Кто они вообще такие?
— Они от начала мира, дурак. Ишь, молодежь несведущая, а про еще мой ум твердит!