По осколкам
Шрифт:
— Хорошо бы еще, чтобы кто-нибудь из наших сюда раньше заходил, а местные бы это помнили. Тогда разговаривать с ними будет удобнее.
— Мым-му? — отзывается Сатс с набитым ртом, и я улавливаю благодарность за то, что я не привлекаю внимания к ее трапезе.
— Если местные о нас помнят, то ведут себя спокойно. Знают, что нам лучше не мешать. Если они о нас забыли или надумали что-то свое, то могут падать перед нами на колени в благоговении. Но это значит, что их выдумки сильнее знаний и памяти, а это уже признак неразумности. Ну а если мы для них в новинку, то им со стороны сложно понять, что мы делаем, и тут реакция
— Да, я слышала, что однажды пару убили вместе с тараканом. Решили, будто наши с чудовищем заодно.
— Всегда можно уйти. Выставить защиту, не подпустить, потом рвануть — и уйти. Так что «убили» — это всего лишь слух.
— Но я его знаю, — упрямо шепчет Сатс, пытаясь показать мне, что хоть что-то в ее голове есть.
— Я тоже знаю этот слух. Он появился недавно. Но кто-нибудь знает номер того осколка, где наших якобы взяли и убили?
Сатс молча смотрит на меня, ждет ответа.
— Понятно, что слух не рождается просто так. Он зачем-то нужен. Скорее всего, его пустили, чтобы мы были осторожны, не отвлекались от работы, но смотрели по сторонам… Так вот нам с тобой надо именно по сторонам. Вставай, прогуляемся.
— Неужели отсюда не услышишь?
Вздыхаю… Ну почему, когда у человека что-то отбирают, как у Сатс часть ее самоуверенности, на этом месте вырастет все равно что-то подобное?
— Ты, мастер Са-ц, все время ждешь от кого-то, что он будет тебе помогать. Это объяснимо: ты молода и наивна, имела дело только со своими. Но опыт состоит не только в осколках и чудовищах. Тебе предстоит избавиться от мысли, будто мир должен тебе содействовать. Он не будет. Зато подножку… Я не знаю, по какому принципу он выбирает свое вмешательство, однако помощи не жди, а к преградам будь готова.
— Ты говорила, он звал нас. Другая пара не услышала, но…
— Но вместе с тем он теперь мешает мне услышать нарушение. Он почти ничего не дает о себе узнать. Здесь стоит странный шум, какой-то гвалт… — я потираю ноющие виски. — Мне удалось его отодвинуть, но все равно ничего определенного не пробивается. Из-за своего неведения я понимаю, что случиться может что угодно, и тебе не следует думать иначе. Будь настороже.
— Мне говорили на одном уроке: «Если сама чего-то не знаешь, лучше спроси».
— А мы пойдем и послушаем пока без расспросов…
Сначала мы идем вверх по течению вдоль берега, оставляя холм с пеньками позади и справа. Сатс хотела ломануться сразу прочь от реки, но я ее удержала. Не знаю почему.
Идем долго. Постепенно исчезает трава, берег становится отвесным, потом переходит в обрыв, выложенный круглыми камнями. Оказывается, наша приграничная речка — это выкопанный канал для отведения воды.
Мы берем левее от воды и поднимаемся на следующий холм. За ним открывается живописнейший вид! Из-под наших ног убегает вниз зеленое полотно, согретое и живое. Спускаясь, этот длинный холм сужается, как нос у проворной рыбы, и разрезает воды местной реки на две части. Наш канал течет слева, справа раскинулась лента основного русла. Через него от небольшого мыска у подножья остроносого холма на другой берег идет выгнутый мостик.
Ниже по течению реки залитая ярким светом равнина противоположного берега застроена так, что не увидишь даже клочка зеленой травы. Огромное сплошное пятно деревянных, каменных, глиняных домов с крышами самых разных форм. У кого-то крыша
За чертой домов с соломенными крышами жилища выглядят покрепче. Они построены плотнее друг к другу — их плоские крыши теснятся. Пожалуй, по ним можно пробежаться, перепрыгивая. Надолго бы меня не хватило, а вот Сатс, интересно, думает сейчас о том же?
— А в центре что за башня?
— Если ты оттуда начала, значит, там главное место, — говорю я и отворачиваюсь к реке выше по течению.
Сейчас меня не очень волнует город. Он довольно тих, что странно. Обычно селения на осколках кричат на все голоса — и людские, и звериные. Или вовсе в них шумит только пыль. А с этого холма звук, который на меня давит, стал еще громче, но он исходит не от города с каменной башней в три этажа.
Орут и галдят выше по течению — от мостика левее, где река полноводная и еще нет отводящего канала. Там изгибается небольшая заводь. На ее берегу натыканы ограждения, заборчики, много мелких навесов на шестах. Ветер треплет их полотнища, будто примеряясь — если дунуть чуть сильнее, сорвутся или удержатся?
В заводи бурлит суета, и шумно так, будто собрались все рты и глотки этого осколка. Люди торопятся, словно и они сами опаздывают, и их кто-то подгоняет. Они бегают к воде и обратно на плоский холм по вкопанным в землю деревянным ступеням; снуют туда-сюда, кричат и толкаются друг с другом. На холме все загромождено телегами и тележками.
И у всех в руках опять ведра.
— Инэн, а что они делают?
Она задает этот вопрос тихо, но лучше бы промолчала. Потому что я не имею ни малейшего представления, зачем большая часть населения (а это я могу прикинуть, хотя орут они у меня в ушах, словно бы сюда набежали все) очень воодушевленно добывает… воду.
Пожар? Нет, не слышно.
Мое внимание привлекает большой серый камень, лежащий в заводи. Еще несколько вдохов ожидания и наблюдения — и я понимаю, что он-то и есть средоточие суеты. К нему с берега проложено несколько узких мостков, и возле каждого на берегу вьется очередь. За очередью строго следят: десяток человек с набитыми сумками и еще три десятка людей с дубинками и копьями стоят у кромки воды. К камню подпускают не всех, а только тех, кому разрешают подходить люди с сумками. Некоторые норовят проскочить и опустить свое ведро в воду, но их тут же выгоняют дубинками.
Воду черпают возле этого камня.
— Я, между прочим, тебе вопрос задала, — фыркает моя молодежь.
— Я пока не знаю на него ответа.
— Пойдем уже спросим. Вон сколько местных!
— Нет, мы никуда не пойдем.
— А, ну конечно, — фыркает еще раз, совсем как запылившаяся кошка, — я позабыла, «В недеянии — мудрость». А в неведении, значит…
— В нашем случае за знанием пока нет необходимости куда-то бежать.
Показательно сажусь на траву и протягиваю руку к реке: