По пути
Шрифт:
Глава 8
Мать просила привезти детей. Столько лет прошло… Рустам до сих пор был зол. Или это по привычке?
Все отношения с родителями оборвались с его женитьбой. Когда Алсу забеременела, он позвонил. Но разговора не вышло — батя бросил трубку. Когда жена умерла, налаживать связь уже не хотелось. Но в Татарстане, в селе, где он вырос, у тёщи была какая-то родня. Иногда мимоходом, якобы случайно, она рассказывала новости и про его родителей. И, зная тёщу, таким же макаром и про его житьё-бытьё им новости,
Когда у отца приключился первый инсульт, Рустам сумел переправить матери деньги, да так, чтобы непонятно было, от кого. На то в селе мулла[1] имелся — пригодился. О том, что передача дошла по адресу, он тоже узнал из рассказов тёщи. Она тогда сделала вид, что ничего не поняла, но Рустаму пришлось ещё долго выслушивать о том, какая в его родном ауле дружная община, и что мир не без добрых людей.
Долг. Сыновний долг, не более. Он не забыл проклятия, что летели ему в спину. Понимал ли? Нет. Представлял на своём месте Ису или Дэна и не понимал родителей. Старался не стать таким же, как батя, но удалось ли?
А недавно у отца снова приключился удар. И мать поговорила с родственниками тёщи. Уж очень ей хотелось увидеть внуков, хотя бы разок.
Первой реакцией Рустама было желание послать всех куда подальше, и так нутро переворачивало своё, нерешённое. Вопросы-гвозди — а если? А как? А можно ли? Решение не приходило, но Рустам отказывался признавать, что попал в тупик. Галя, Галочка… И отпустить окончательно никак, и рядом не представить. Ей бы точно не понравилось, как он со своей матерью…
Тут и возникла странная идея — а что, если спросить детей? Они, конечно, знали, что у Рустама где-то тоже есть предки, но эта тема была негласным табу. Как и тысяча других.
— С бабкой второй хотите познакомиться? Куплю билеты, остановитесь у родни по матери...
— Ата, ты с дуба упал? — заржал Дэн. — Нашёл, у кого спрашивать… Мне они никто, а Иса… Да у него же нет своего мнения! Спорим, он скажет: «Решай сам, батя»?
— Ты мне такой же сын, как и Иса. Фамилия другая — так это формальность. Захочешь — исправим.
Знал бы, что Дэна так просто лишить дара речи — давно б воспользовался. Иса не реагировал.
— В общем, я всё сказал. Бабка вас повидать хотела. Выбор за вами.
— А ты? — Иса смотрел на отца, не мигая. По его лицу вообще ничего нельзя было понять.
— Я не поеду… Может, потом…
— Думаю, Иса хотел узнать, хочешь ли ты, чтобы мы поехали к твоим предкам, — сказал Дэн, и Иса кивнул. — И судя по твоей реакции — да. Так, получается?
Что хотелось Рустаму — так это заорать и хлопнуть дверью. А потом — в КамАЗ, на дорогу, освободиться от всего… Но вместо этого он сказал другое:
— Неважно, что я хочу. Сами думайте, чего хотите вы.
Последнее слово Рустам выделил. Если бы Дэн тогда сидел — наверняка упал бы со стула. Разговор состоялся целых две недели назад. Но сын, кажется, не верил, что Рустам не пошутил… ровно до того момента, пока
— Это здесь? — Дэн с любопытством разглядывал низкий забор палисадника, резные наличники...
Рустам тоже смотрел. Ощущения те же — вот сейчас батя выбежит его колотить… Только удирать теперь он не станет. То время прошло. И он здесь не из-за отца. И не ради себя, нет. Детям неожиданно стало любопытно, а Рустам просто держал слово. Не больше.
Иса снял пуховик. В отличие от дома, здесь от весны было не только название: повсюду разливались лужи, несло сырой землёй, разорялись птицы… Рустам сделал сыновьям знак подождать, а сам решительно отворил калитку. Не заперто — как и всегда. Тут все друг друга знали, даже собаки лаяли скорее от скуки.
Три ступени высокого крыльца. В углу веник — снег да грязь сметать. Будто бы ничего и не изменилось за тридцать лет, только берёзу, что росла перед домом, спилили — вместо неё росло какое-то другое дерево, тонкое и незнакомое. Рустам положил ладонь на дверь, но в последний момент передумал. Обернулся к Дэну:
— Там звонок у калитки. Три раза.
Но сын с крыльца спуститься не успел — дверь открылась.
Мать. Ниже стала. Спина согнулась дугой. Из-под белого платка видны седые волосы. И глаза от возраста слезятся.
Или не от возраста.
Рустам вздрогнул, когда тонкие руки неожиданно крепко обняли его за пояс. Пахнуло выпечкой, маслом для жарки…
Плечи матери затряслись, и Рустаму стало странно неловко. Чуть повернув голову, он поймал обманчиво-пустой взгляд Исы и насмешливый прищур Дэна.
— Мир дому, как говорится! — В кои-то веки Рустам был рад говорливости своего младшего. Мать отстранилась, отвечая на приветствие, и сын продолжил: — Я Дэн, а этот переросток — Иса. Чем это так вкусно пахнет, апа[2]?
Из глубины дома старческий голос громко спросил:
— Са-ан, бу кем кильде?[3]
Неужели у отца такой голос стал? А мать словно очнулась — засуетилась, уступая проход:
— Рустам балалар белэн кильде![4]
«Всего неделю — и обратно. Отвлечься. Дать детям познакомиться, — уговаривал себя Рустам, переступая порог родительского дома. — И Гале потом будет, что рассказать… Если доведётся».
***
Ася теперь звонила часто, и они подолгу болтали обо всём на свете: о книгах, что читала дочь, о сроке годности сыра, о забавной рекламе по Первому каналу, о цикличности модных тенденций… и конечно, о мужчинах. Точнее, о парнях, что крутились вокруг Аси.
Галина словно заново знакомилась со своей дочерью. Не так давно им и банальные «как дела? — всё нормально» давались с трудом, а тут Ася сама делилась сокровенным, но на свой манер.
— Мам, он был весь такой интеллигентный, манерный, внимательный... Книжки каких-то модных самиздатников дарил. По профессии айтишник — точные науки и всё такое.