По шумама и горама (1942)
Шрифт:
Несколько дней мы приглядывались к станции со всех сторон, я гулял вдоль забора, разглядывая составы. Вагоны немцы набрали со всей Европы — кроме очевидных немецкой и сербской маркировок попадалась французская, польская, чешская и даже советская, с наспех замазанными буквами «НКПС СССР», проступающими из-под свежих трафаретов «DR».
Остро пахли цистерны с румынской нефтью или синтетическим бензином, вдоль которых прохаживались солдаты с маузерами за спиной; хрюкали и мычали воняющие навозом вагоны со скотом; хлопали брезентом на ветру платформы с техникой, порой позволяя
Вавилон, натуральный Вавилон.
И у каждого состава немцы, либо часовые, либо железнодорожники в неотличимой от военной форме серого цвета с эмблемами Рейхсбана — крылатым колесом под непременной свастикой.
Треть станции, часть путей и паровозное депо с поворотным кругом я просматривал с бульвара воеводы Милоша, Стросмаеровой и Железницкой улиц, а вот все остальное с другой стороны прикрывала Сава, впадавшая в Дунай в трех километрах ниже.
— Летом можно бы с реки подобраться, под корягой какой… — начал я вечерний мозговой штурм.
— Глупан, будь лето, Саву бы тоже стерегли! — Бранко идею не оценил.
— Значит, надо пробовать именно сейчас, пока вдоль берега нет постоянных постов.
— Дурной, что ли? Она же холоднющая, кто в нее полезет?
— Я и полезу, остальные работают.
— Сдохнешь. Там час в воде торчать надо, не меньше.
Куда ни кинь, всюду клин. Клин Шавгулидзе, ага. Чего только в пустую голову не лезет — вещь хорошая, этим клином поезда с рельс скидывать только так, но он большой и тяжелый. Так что идею с рекой я не бросил, даже экспериментально искупался, прямо на глазах у ржущей охраны. Марко только печально улыбнулся — мол, что с дурачка взять, но свою репутацию чокнутого я укрепил. Сразу после того, как внутренне содрогаясь вышел из воды и предложил всем поплавать.
Стражники только пальцами у висков покрутили.
А вода действительно не того, это же минимум километр до станции и километр после, да не дай бог еще течением снесет.
Взрывчатку мы пока держали в сарае, перетаскав ее из надежнейшего места — Иво клялся, что о тайнике знал только он и устроивший закладку человек, погибший осенью.
— Может, все-таки пронесем понемножку? — продолжал Небош поиск вариантов.
— Дохрена долго таскать будем, — вздохнул я. — Да и взрыватели откуда взять?
— В мастерских сделать.
— Спалитесь.
— Да ладно, зажигалки каждый второй делает.
— Ну, коли других идей нет, завтра попробуем, — подвел я итоги.
Что называется — бог отвел, назавтра я стоял у ворот и смотрел, как стража и набежавшие немцы винтят работягу, пытавшегося пронести запрещенку. Стоял, держал узелок, где лежали еда и пятьдесят грамм тола, и глупо улыбался. Уж чего-чего, а глупо улыбаться я насобачился на бесчисленных совещаниях в федерации и прочих спортивных инстанциях.
Работяга
На вокзале взвинтили меры предосторожности и шмонали сплошь, перебирая и еду, и все прочее и мы до поздней ночи уныло перебирали варианты, не признавая ни один годным.
А утром довольный Глиша прикатил со смены тачку с углем — презент хозяйке, у которой мы снимали комнаты и к которой он старательно подбивал клинья.
Вокзал и вообще железная дорога — источник неисчислимых ништяков, в том числе и вполне легальных, вроде возможности покупки угля по ценам «для своих».
Хозяйка оценила и зазвала Глишу завтракать, а попутно и узнать, нельзя ли там разжиться еще угольком. Ну а после в него вцепился уже я:
— Тачку где взял?
— Так в депо, вечером верну.
— Стой. Ты хозяйке сколько угля обещал?
— Еще тачек пять-шесть выйдет.
Вечером, перед уходом Глиши на смену ему наказали запомнить всю процедуру, как его будут впускать обратно, но ничего, кроме обычного осмотра, и не было — вот фактура на покупку угля, вот подпись начальства, вот печать, вот предписание вернуть казенную тачку, вот эта самая тачка, все бьется, проходи.
Утром мы ее по винтикам разобрали и чуть в пляс не пустились — ось из полой трубы сделана! Из полой!!! Ну и получил Глиша наказ купить не пять, а десять тачек угля, и безмерную благодарность хозяйки. А мы — способ протащить все нужное за неделю.
Оставалось ждать и готовится. Марко тренировался ставить мину, ребята прикрывать его, а я… А у меня на место опаски первых дней понемногу пришла уверенность, что моя новая очкастая и брюнетистая рожа никому нахрен не сдалась и можно выбраться в город.
Нет, не в Карабурму.
Добрел до бульвара Милоша Великого, дождался трамвайчика, всучил кондуктору в белой куртке мелочь и уселся у окна. Город изменился не сильно — строек новых нет (мосты не в счет), разбомбленные здания не снесены и не отремонтированы, только завалы расчистили да прибрались. И уймы недичевских офицеров, и немцы, особенно в центре. Наглые, веселые, довольные.
Хозяева.
И гестапо совсем по-хозяйски, прямо на площади Теразие, в отеле «Великая Сербия», бывшем «Москва». Пассажиры, когда мимо проезжали, аж примолкли и опасливо косились на пятиэтажное здание ар-нуво с двумя островерхими башенками.
Я же вертел головой, рассматривая эклектику города, от классицизма Старого двора до модернизма дома Игуманова и брутализма гостиницы «Балкан», от сияющих хромом «мерседесов» и велосипедов до пролеток и телег.
Добрался до поворотного кольца в Калемегдане, залез на горку и обломился — за год заныканные в развалинах документы к чертовой матери раскисли и заплесневели. Только печати посольские сохранились нормально, хоть какой-то прибыток. Вот будет номер, если заныканное на кладбище оружие проржавело насквозь.