По шумама и горама (1942)

Соболев Николай

Прежде чем я сообразил, что делать, Глиша дернул меня к стене, просунул руку сквозь решетку воротной калитки, повозился там, щелкнул замком и затащил внутрь, захлопнув за собой створку.

Узкий проход, малюсенький дворик, сжатый домами со всех сторон и уставленный ящиками с цветами — спрятаться негде. А на улице, судя по крикам и звуками, облава прочесывала и дворы.

— Спокойно, Владо, найди-ка мне какую-нибудь железку.

После минутного осмотра, вооружившись садовым ножом, совком и штырем загадочного назначения,

Глиша приступил к обшарпанной двери и буквально в два движения открыл ее:

— Прошу!

А когда мы оказались внутри, на тесной лестнице, шепотом добавил:

— Всегда так делал. На выходах во двор замки всегда проще, чем на парадных.

С первого этажа доносились смутно знакомая мелодия на пианино, шорох, постукивания и неразличимый голос. Мы тихонько поднялись на второй этаж, Глиша, приложив сперва ухо к двери и не услышав ничего подозрительного, с такой же легкостью открыл черный ход.

Внутри все напоминало квартиру нашего недавнего благодетеля, за исключением развешанных по стенам коридора афиш: Народно позориште, «Жизель», в заглавной партии Нина Кирсанова; La troupe d’Anna Pavlova, dans le role de Coppelia Nina Kirsanova; Добротворни концерт, сцене из «Мадам Батерфлај» изводе Нина Кирсанова.

Интересно жизнь поворачивается, еще неделю назад я сидел посреди опустевшей деревни, а сегодня попал в квартиру прима-балерины над ее же балетной студией — звуки на первом этаже это наверняка занятия. Додумать не успел, распахнулась дверь и перед нами явилась гранд-дама — в закрытом черном платье до щиколоток, с гладко зачесанными волосами и одной ниткой жемчуга на шее.

Фигура ее была исполнена такого внутреннего достоинства, что я поспешно сорвал с головы и приложил к груди шляпу, мой маневр с небольшим запозданием повторил Глиша.

— Что вам угодно… — она окинула взглядом наши приличные костюмы, — господа?

Разворот плеч, осанка и постановка ног — сто пудов балерина. Я рискнул, начал разговор по-русски и не ошибся:

— Мадам Кирсанова, прошу прощения за столь бесцеремонное вторжение, но на улице облава, а я непростительным образом забыл документы.

— Вы русский? — подняла бровь хозяйка.

— Моя фамилия Сабуров…

Легкая заинтересованность мелькнула на ее лице:

— Ваша матушка?

— Ольга Борисовна, урожденная Рауш фон Траубенберг.

Холодный взгляд потеплел:

— Я знавала вашего родителя, Сергея. А вы, надо полагать, тоже Сергей, младший?

— Нина? — на афишах не было отчества, а обращаться по имени к даме, старше моего тела минимум вдвое, попросту неприлично.

— Васильевна, — величественно устранила неловкость балерина, сложив руки на поясе.

— Да, Нина Васильевна, я Сергей, приехал в увольнение, переоделся в гражданское, а документы забыл в форме. О, простите, это мой старший товарищ Григорий.

Глиша элегантно поклонился — и откуда что берется?

— Господжо Нина! —

раздалось снизу. — Тут полиция, спрашивают вас.

Кирсанова потеребила жемчуг правой рукой, еще раз оглядела нас и, бросив «Ждите здесь» вышла на парадную лестницу.

Через минуту снизу забубнили почтительные мужские голоса, а через пять хлопнула дверь и вновь заиграло пианино.

— Эти полицейские ужасные мужланы, — недовольно констатировала Кирсанова. — Прервали занятия, напугали девочек…

— Война, — я развел руками.

— Хотите кофе? — переключилась Нина Васильевна на роль хозяйки. — Как раз все закончится.

— Не откажемся.

— Что ваш брат? — завела она светский разговор, разлив по чашечкам черную жидкость. — Я слышала разное.

Пришлось скорчить печальную рожу:

— Он пропал.

— Его разве не разыскивают немцы?

— Это недоразумение, я уверен, Владимир не такой, — горячо вступился я за самого себя.

Дождавшись окончания облавы, мы поблагодарили хозяйку и выскользнули на улицу.

Тихо, людей почти нет.

Не отважившись ехать на трамвае, пошли пешком — пять километров для нас это пустяк. Но по дороге я завернул в Професорску колонию, меня туда тянуло словно магнитом. Уже на подходе в палисадничке у дома я увидел Сабурову и невысокого плотного человека в домашнем пиджаке, но при галстуке-бабочке.

— Прикрой, — я встал сбоку от Глиши так, чтобы он заслонял меня.

Разговор явно выходил за рамки обычного, оба участника возбуждены, и даже издалека, с другой стороны улочки я разобрал причину — долги по квартирной плате. Судя по всему, у матери Сабурова дела совсем плохи, если так наезжает интеллигентный профессор, владелец дома.

Остро кольнула совесть — ведь еще в прошлый раз собирался передать денег…

Мы прибавили шагу, стараясь побыстрее миновать дом, когда со второго этажа, привлеченный разговором на повышенных тонах, быстро спустился Сергей, обнял мать за плечи и отправил в дом, а сам, нависнув над профессором, принялся ему резко выговаривать.

Все-таки военная форма дает ее носителю суперспособности — шестнадцатилетний юнец застраивал пятидесятилетнего мужчину, а почтенный преподаватель только вжимал голову в плечи.

Уже на перекрестке я последний раз обернулся — профессор уже скрылся у себя, хлопнув дверью, а Сергей стоял и неотрывно смотрел в нашу сторону.

Глава 16

Цель всей жизни

Милица присела ко мне на край постели и провела рукой по щеке:

— Что-то ты грустен, мальчик. О чем думаешь?

Думал я где добыть денег, чтобе переслать их матери Сабурова, но совершенно не собирался грузить этим Милу. Но если женщина решит выпотрошить тебе мозг, с этим никакое гестапо не сравнится и минут через пятнадцать расспросов и тормошений я раскололся до пупа.