По шумама и горама (1942)

Соболев Николай

— Никого…

Пусто.

Вокруг людей всегда хоть какой-нибудь шум, что в городе, что в селе — мычат коровы или тренькают колокольчики овец, тянут заунывные песни или покрикивают пастухи, ссорятся хозяйки, орут петухи и погавкивают собаки…

А тут — тишина.

— В цепь! — спохватился я.

Ребята задвигались, размыкаясь на привычную дистанцию, чтобы нас нельзя было накрыть одной очередью.

— Вперед, осторожненько.

Голый склон с некрупными камнями, без укрытий, привел нас к двум крайним

домам. Один почти врос в землю, второй повыше, в два этажа, у обоих от крыш торчат только обугленные балки и стропила.

— Недавно сожгли, — повел своим носярой Небош.

— Не, смотри, — ткнул пальцем Глиша, — новая трава уже растет, а это не меньше недели.

— Я вас, сукиных детей, чему учил? — шикнул я для порядка. — А ну, в колонну для зачистки!

Вперед встал Глиша со «збройовкой». Вот чего-чего, а патронов у нас навалом, но это до первого боя. Гуськом, настороженно поводя стволами, мы тронулись сквозь пустое село.

Ближе к центру стояли дома побогаче или просто побольше, с садами и огородами, с амбарами и млекарами, но все так же безмолвные, без запаха очага и дыма, молока и хлеба. Ни курицы, ни собаки, ни кошки.

— Смотри, — ткнул Марко.

Дом справа не только горел, у него разнесло часть стены и засыпало все вокруг щебнем от кладки и кусками штукатурки.

— Из пушки стреляли, — уверенно заключил Бранко.

Да тут не только пушки, тут злая воля целенаправленно уничтожала все, нужное для жизни, поломала деревья в садах, вытоптала огороды, развалила заборы…

Резкий звук бросил нас в ближайшие укрытия — всех, кроме проводников. Секунды две они таращились на нас, прежде чем тоже сообразили спрятаться.

Звук повторился — скрипела бессильно висевшая ветка большого бука, треснувшая у самого основания.

— Не пожалели, — провел руками по коре Марко.

На дереве десятка полтора пулевых отметин, вокруг втоптанные в грязь щепки, а у самых корней, похоже, следы крови.

— Погано, — процедил Небош. — Ни души, ни огонька.

— И крыши все провалены, — жалостливо пискнула Живка.

— Вон там малость уцелело, — махнул рукой в сторону дома за буком проводник. — Надо проверить, если балки не рухнули, можно заночевать.

Мы поочередно проверили все постройки домачинства, Глиша печально поцокал над поваленным ульем:

— Сапогами разбили, сволочи…

Мы собрались у приземистого дома, сложенного из нетесанного камня. Оглядевшись, я прикидывал, куда поставить три поста — хоть и пустая деревня, но осторожность не помешает — когда над головой страшно гукнуло, посыпалась гарь пополам с трухой и захлопали крылья.

— Филин, чтоб ему, — выругался Бранко.

— Ф-фух, чуть в шатны не навалил, — взялся за сердце Глиша.

А девчонки молодцы — хоть и без кровинки в лице, но зубами не стучали и не тряслись. Альбина наклонилась и вытащила затоптанное под

крыльцо полотенце — длинное, лентой, с кружевной каемочкой и вышитыми над ней красными цветами, некогда белое, а ныне измазанное до серости в грязи и саже:

— Свадебное…

— Очаг чуть теплый! — высунулся из дома младший проводник. — Утром кто-то был.

— Или беженцы, или наши, — заключил старший. — Немцам да усташам делать тут нечего.

— Первая смена Бранко, Лука и Живка, марш на посты. Остальные собираем что гореть может.

— Огонь не заметят?

— Нет, Марко, очаг в углу, из окон не видать.

Ребята натащили щепок и досочек, собрали из них шалашик, зашипела спичка и маленький огонек полез вверх по сухому дереву.

Теперь бы пожрать…

— Я сейчас, — старший проводник поднялся и потянул за собой младшего.

— Куда?

— По домам пошарим, что-нибудь да осталось.

И точно, через полчаса, в пыли и паутине младший приволок добытые после прочесывания огородов полусгнившие луковицы, несколько сиротливых морковок и горсть гороховых стручков. А старший гордо водрузил на очаг маленький помятый котел и развернул тряпицу с кусочком пршута, усохшего до каменной твердости — люди думают одинаково и заначки во всех селах устраивают похоже.

Потрескивал огонь, булькала вода с наструганным в нее вяленым мясом и редкими овощами, а Глиша осматривал дом: балки из дуба, обгорели только снаружи, еще крепкие. Можно поднять стропила и перекрыть крышу заново…

— Стой! — снаружи клацнул затвором Бранко.

Мы тут же похватали оружие и заняли оговоренные позиции у окон и дверей. После команды артиллериста «Вперед!» в дверь, спотыкаясь и похрустывая коленями, пролез сморщенный дедок.

— Заходи, дедушка, — пригласила его Альбина.

— Наши, наши, — заулыбался старичок, но глаза его испуганно бегали по углам.

— Ты один или еще кто есть? — срого начал Лука.

— Один, сынки, один. Никого больше не осталось. И Варешановичей нет, и Йовичей нет, и Лакичей тоже нет, никого, — пустился он в перечисление.

— Немцы или усташи в округе есть?

— Никого нет, сынки, нечего им тут делать.

— А четники или партизаны?

— Пусто все, сынки, людей нет, еды нет, ничего нет.

— Ты точно тут ты один тут?

— Один, как есть один, — дед подсел поближе к очагу и принюхался к вареву. — Истинная правда, один, как перст.

— Почему не ушел? — не отставал от него Лука.

Дед уставился вверх, туда, где когда-то был потолок, поднял и опустил седые всклокоченные брови, раскрыл рот, но растерянно замолчал.

— Так почему?

— Хорош, — я пнул Луку в бок. — Ложка есть, стари?

Живка разделила сваренный по рецепту ирландского рагу супчик и некоторое время тишину прерывали только хлюпанье да постукивание ложек.