По следам Адама
Шрифт:
Бак опубликовал научный труд «Введение в антропологию Полинезии» всего за два года до экспедиции на «Кон-Тики». Как и все остальные, он не сомневался, что плот из бальсового дерева не может доплыть до Полинезии. На первых же страницах своей книги он подчеркивал, насколько непроницаем занавес между Перу и Полинезией:
«Поскольку индейцы Южной Америки не имели ни подходящих судов, ни необходимого опыта для того, чтобы переплыть океан между южноамериканским побережьем и ближайшими к нему островами Полинезии, мы можем смело исключить их из числа возможных предков островитян».
Когда плот «Кон-Тики» прорвал бумажную стену, возведенную учеными к востоку от Полинезии, и открыл острова ветрам и течениям со всего мира, мы, самостоятельно
Потом я прочитал вырезку из «Окленд Стар», и моя радость несколько поутихла. Сэр Питер явно считал нашу экспедицию забавной шуткой, не более того. «Когда я спросил его о „Кон-Тики“, он громко расхохотался», — сообщал журналист.
Каковы же были его контраргументы?
«Ни один рыбак не выйдет в море с женщиной на борту. А в соответствии с их теорией, переселенцы были должны высадиться на необитаемых островах — так кто же, я вас спрашиваю, стал матерями полинезийцев?»
Именно тогда я понял, что в наш век узкой специализации крупнейший эксперт по Полинезии может ничего не знать об Америке. Например, о том, что Писарро, когда он плыл из Перу в Панаму, перехватил бальсовый плот, на котором были и мужчины, и женщины. Это случилось еще до того, как испанцы открыли для себя империю инков. На плоту испанцы захватили тридцать тонн груза, к тому же они взяли в плен пять женщин и в дальнейшем, во время завоевания Перу, использовали их в качестве переводчиц. И еще: а если бы рыбаки плыли не с востока на Запад, а с запада на восток, им что, было бы легче размножаться?
Обычно весьма серьезно настроенный научный мир с радостью подхватил шутку, прозвучавшую с берегов Новой Зеландии. Но, тем не менее, плавание плота из бальсового дерева продолжало будоражить умы широкой публики. Возможно, многим это представлялось как морской бой, в ходе которого мореплаватели с востока таранили своими плотами деревянные каноэ столь любимых сэром Баком мореплавателей с запада. Кстати, эти каноэ были столь тяжелыми, что долго в океане не протянули бы.
На сем наше заочное общение с сэром Баком закончилось. Но мне говорили, будто он пришел на премьеру фильма о «Кон-Тики» в Гонолулу.
Весь научный мир ополчился против так называемой «теории „Кон-Тики“», а средства массовой коммуникации разнесли разноголосицу моих противников по всем закоулкам планеты, от Америки до Австралии, и даже преодолели «железный занавес», окружавший Советский Союз. Газеты с готовностью взяли на себя роль секундантов. Они радостно публиковали каждый новый выпад против меня и с еще большей радостью — мои ответы. Удары сыпались со всех сторон, и все происходящее больше напоминало мне борьбу не на жизнь, а на смерть с превосходящими силами противника, нежели академический научный спор. Атаки и контратаки занимали столько времени, что мне пришлось скрыться в хижине на склонах норвежских гор, чтобы написать книгу об экспедиции на «Кон-Тики». Я рассчитывал, что ее издание принесет достаточно денег, а также повысит интерес к предыдущей чисто научной публикации на ту же тему, которую никто из ученых не хотел читать и ни одно издательство не хотело издавать.
Норвежский издатель Харальд Григ, владелец «Гюллендаль Норвегиан Паблишерз», оказался первым, кто рискнул напечатать мою книгу. До войны он уже издал мои воспоминания о приключениях на Фату-Хива и еще до начала экспедиции «Кон-Тики» поспорил на пять тысяч крон, что тут без книги тоже не обойдется. В США нью-йоркский издатель Даблдей отказался печатать рукопись, потому что на плоту не было секса и никто не утонул.
Но затем Адам Хелмс, хозяин маленького издательства «Форум», прочитал рукопись и распродал рекордное для Швеции количество экземпляров. Следом за ним решил рискнуть Рэнд МакНэлли из Чикаго, и книга взлетела на верхнюю строчку рейтинга бестселлеров
— Вот уж, наверное, прекрасное было времечко!
— Я предпочел бы о нем поскорее забыть. Чем популярнее наша шестерка становилась среди широкой публики, тем меньше нас любили в научных кругах. Моя рукописная теория, обосновывавшая смысл экспедиции на «Кон-Тики», так и лежала мертвым грузом. Никто не хотел ее читать — во-первых, из-за внушительного объема, а во-вторых, потому что одних только ссылок там насчитывалось более тысячи.
С другой стороны, популярная версия была написана в расчете на широкую аудиторию, и в ней я избегал научного жаргона. В те времена настоящему ученому считалось неприличным писать иначе, чем для узкого круга посвященных. Наука должна была развиваться ради науки, и никому не позволялось выходить за рамки избранной специализации. Я знал правила игры, но нарушил их, чтобы пробить стену, возведенную между Полинезией и Америкой, а также между различными областями науки. Ведь только объединив усилия ученых различных направлений можно разгадать головоломку, которая называется «пути миграции в Тихом океане». Еще я хотел, чтобы обыкновенный человек с улицы тоже узнал о том, что происходит в науке — ведь порой посторонний обладает более свежим взглядом, нежели специалист.
С течением времени оппозиция ученых добилась своей цели — мой научный эксперимент стал восприниматься просто как спортивное достижение. Я же выглядел авантюристом, неучем, нагло вторгшимся в святая святых. Парадоксальным образом я, с моим только недавно изжитым ужасом перед водой, приобрел репутацию отчаянного мореплавателя, в то время как наше великолепное судно, словно на ковре-самолете доставившее нас в Полинезию, считалось не более чем грудой связанных веревками бревен. Порой я не знал, плакать мне или смеяться — меня, до экспедиции не знавшего, что такое парус, наперебой звали в различные яхт-клубы и на коктейли с адмиралами, а ученые всего мира не пускали на порог.
Пока я в одиночку защищал свое доброе имя и свою теорию, в Нью-Йорке открылся 29 Международный конгресс американистов. По такому случаю в Американском музее естественной истории была развернута выставка. Называлась она — «Через Тихий океан». Название давало повод предположить, что путешествие на «Кон-Тики» могло оказаться в центре внимания конгресса. По возвращении в Копенгаген известный датский антрополог, профессор Биркет-Смит, дал интервью. Его ответ на вопрос, как специалисты оценивают результаты моей экспедиции, удостоился быть вынесенным в заголовок:
Вскоре после этого другая бомба разорвалась на противоположном конце Скандинавии. Финский антрополог профессор Рафаэль Карстен не выдержал и нарушил обет молчания, к которому призывал его датский коллега. Статья в крупнейшей ежедневной газете, выходящей в Хельсинки, называлась «МОШЕННИЧЕСТВО ПОД НАЗВАНИЕМ „КОН-ТИКИ“».
Редакция представила профессора Карстена как всемирно известного специалиста. Я действительно слышал его имя: оно упоминалось в связи с запланированной экспедицией по Амазонке. Задолго до того, как мы подняли парус на «Кон-Тики», профессор предрекал, что одно лишь чудо поможет нам избежать верной гибели. Он и теперь не отказывался от своих слов и добавил только следующее — поскольку в наше время чудеса случаются редко, все наше путешествие с начала до конца было просто мошенничеством! Плот, очевидно, был сконструирован таким образом, что, даже перевернувшись, мог донести экипаж до цели. Закончил же он утверждением, что если хотя бы половина того, что я написал в своей книге, окажется правдой, это просто невероятно.