По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

Посмотри сам.

Вадим Акимович взял кольцо и подошел к окну, чтобы получше его рассмотреть. Через секунду он обернулся, бро­сив сердитый взгляд на Жунида.

— Не время все-таки шутки шутить!

— Чего ты? — удивился Шукаев.

— Зачем ты мне голову морочишь? Красный... Сам ты красный,— он вдруг обеспокоенно, уже не хмурясь, посмот­рел на друга и зажал кольцо в кулаке.

Теперь настала очередь разозлиться Жуниду:

— Дьявол! Что ты несешь? В чем дело, наконец?

— Ты не шуми, не шуми,— примирительно заметил Да­раев и, поискав глазами,

показал Шукаеву на зеленый аба­жур настольной конопляновской лампы, которую Гоголев давно отдал им для ночной работы.

— Какого она цвета?

— У тебя все дома? — Жунид покрутил возле виска пальцем.— Ты, что, вообразил, будто я дальтоник?

— Не злись. Скажи лучше — какого цвета плафон?

— Зеленый, черт подери! Зеленый! — заорал Шукаев и пошел на Вадима.— Отдай сейчас же перстень!

Дараев открыл было рот, собираясь возразить, но про­молчал. Он терялся в догадках. Разжал ладонь и протянул Жуниду кольцо. В солнечном луче, бившем из окна, оно изум­рудно сверкнуло граненым камнем.

— Что? Час от часу не легче!

Жунид тоже подбежал к окну, поднес перстень к само­му свету: камень блестел, искрился густо-зеленым сочным цветом.

Щукаев в нервном шоке сел на диван, провел рукой по глазам.

— Вчера, Вадим, камень в кольце был другой. Я готов поклясться. Темно-красный. У меня есть свидетель — Семен Дуденко. И я не дальтоник, можешь не волноваться. Но объ­яснить всю эту чертовщину я не могу...— Он снова стал крутить перед глазами кольцо, потер камень пальцем.— Мо­жет, он там как-нибудь поворачивается? Как лампа Аладина? С сюрпризом, так сказать?

Но самоцвет сидел в своем гнезде плотно, словно слив­шись с мельхиоровым шишаком, венчающим кольцо.

— Если тут и есть какой-нибудь секрет,— сказал Дара­ев,— то нам с тобой не разобраться. Нужен ювелир.

— Вот мы к нему сейчас и поедем,— согласно кивнул Жунид.— Иди умывайся, перекусим в столовой, захватим Арсена и — в переулок Псыжский. К его степенству Самуи­лу Исааковичу.

Пока Дараев умывался у раковины, расположенной в углу комнаты, Жунид кое-как запихал в свой портфель подшивку «Терских ведомостей» и книгу о монарших драгоценностях.

Арсен (ему два дня назад Леонтьев дал для жилья дру­гую комнату: втроем им было тесновато) пришел сам, подтя­нутый, начищенный, готовый выполнять новые поручения своего шефа.

— Молодец, что явился без зова,— сказал Жунид, по­жимая ему руку.— Сейчас — завтракаем и едем к Чернобыль­скому! По дороге я расскажу тебе и Вадиму все, что знаю и о чем догадываюсь по делу о краже кольца. А в Дербент мы с тобой завтра поедем вдвоем.

— Правда? Вот это здорово, Жунид Халидович! Да с вами я...— он запнулся и умолк, зная, что Шукаев словесных излияний не терпит, да и сам Арсен обычно бывал молчали­вым и сдержанным.

— Я думаю,— твердо сказал Шукаев,— что в Дербенте и будет финал.— Все дороги ведут туда. Но... «посморкаем», как говорит Зубер Нахов.

* * *

По дороге Жунид сдержал свое обещание и рассказал им все, что знал и предполагал по поводу кражи кольца.

—

Так вот зачем тебе понадобились архивные газеты и этот фолиант из хранилища,— сказал Вадим Акимович, по­качивая головой.— Ну, и скрытный же ты, брат. Сколько я тебя знаю, вечно вот так про себя что-то маракуешь, а нам — ни слова...

— Поэтому, наверно, и зашел в тупик,— недовольно отозвался Жунид, выбросив догоревшую папиросу в приспу­щенное окошко машины.— Понимаешь, Вадим, мы бессовест­но медленно движемся вперед. Это меня беспокоит. Ты не хуже меня знаешь, что делается сейчас на фронте. Фашис­ты у стен Смоленска, под Киевом, наша армия предпринима­ет буквально героические усилия, чтобы как-то остановить

немцев и стабилизировать положение, а мы...

— Перестань хандрить,— тоже нахмурился Дараев.— Мы делаем, что в наших силах. И с удовольствием ушли бы на фронт, пусть даже в самое пекло, только бы твердо знать, что делать сию минуту, как поступить завтра. А мы копаем­ся в дерьме и вынуждены идти наполовину вслепую, с завя­занными глазами. Это тоже не очень-то легко... Скажи чест­но, ты разве не подавал рапорта?

— Подавал,— признался Жунид.

— Ну, и что?

— Вызвал Геннадий Максимович Воробьев, продрал с песочком, сказал: не позволено дезертировать. Сейчас, мол, когда столько уже известно, бросать расследование равносиль­но дезертирству.

— Вот видишь.

— А ты что примолк, Арсен? — спросил Шукаев у сосредоточенного, ушедшего в себя Сугурова.— О чем за­думался?

— О бриллианте, Жунид Халидович. Я вспомнил фразу Нахова, произнесенную им в беседке у барона. Как вы ска­зали называется эта пара камней персидского шаха?

— «Две капли воды».

— А Зубер Нахов заявил Феофану, что ювелир Омар Садык ищет «вторую каплю»... Я это точно запомнил: «вто­рая капля».

— А ведь верно,— оживился Шукаев.— Теперь и я вспомнил. Ты говорил. Просто у меня из головы вон. Так ты думаешь?..

Сугуров слегка порозовел. Внимание такого человека, как Жунид Халидович, всегда приятно.

— Я... не знаю. Но... Если были «Две капли», то могла быть и первая и вторая..'.

— Логично. Очень даже. Мы преподнесем это Чернобыль­скому,— потер руки Жунид.— Посмотрим, как он отреаги­рует.

... Реакция бывшего ювелира превзошла все ожидания. И если бы в то утро кто-нибудь из них — Жунид, Вадим или Арсен — правильно ее истолковали и, не дав старику опом­ниться, потребовали объяснений, может быть, разгадка была бы у них в руках гораздо раньше, чем они ожидали.

Но беда в том, что бывают в жизни положения, когда поведение человека может иметь несколько побудительных причин и не всегда удается криминалисту определить ту един­ственную, которая и ведет к раскрытию тайны.

Принял их Самуил Исаакович на той же веранде, где все оставалось без изменений со времени последнего их визита на Псыжскую, пять. Стол — у окна, еще более разросшаяся виноградная лоза, кушетка у стены, запах свежей масляной краски,— старик покрасил пол на веранде,— и густой аро­мат распускающихся роз на прямоугольной клумбе перед вхо­дом в дом.