По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Рона-Таш Андрас

Творчество Марзана-Шараба приводит нас из старой Монголии в новую.

Шараб принимал участие в революционной борьбе. Он стал художником первой газеты Монгольской народно-революционной партии «Уриа» и одним из создателей современного монгольского плаката.

Шараб несколько раз писал портреты Сухэ-Батора, который был ему особенно близок. Как и Шараб, Сухэ-Батор был сыном бедного арата и в 1898 году в пятилетием возрасте попал в Ургу. Четырнадцати лет он был уже уртонным ямщиком на почтовой линии Урга — Кяхта, потом батрачил в Урге, чтобы иметь возможность учиться. В 1912 году Сухэ призвали в армию, где он так храбро сражался, что заслужил звание героя — батора. Среди русских офицеров царской армии, подвизавшихся в монгольской армии, были люди, сочувствующие революции, от них после 1917 года Сухэ-Батор первый раз услыхал о марксизме. В 1918 году после демобилизации Сухэ-Батор начал работать в Ургинской типографии и стал наборщиком.

Осенью 1919

года в Урге было создано два подпольных революционных кружка. Во главе этих кружков стояли Сухэ-Батор и Чойбалсан. Подпольные кружки связались с группой русских марксистов, работавших в Урге. Белогвардейские банды Унгерна, бесчинствовавшие в Монголии, и приспешники богдо-гэгэна напали на след революционеров, многих арестовали, но разгромить кружки и помешать их работе не удалось. Первая встреча Сухэ-Батора и Чойбалсана состоялась в конце 1919 года; после этого кружки объединились, став ядром будущей Народно-революционной партии. Скоро на улицах Урги появились листовки и началась подготовка к вооруженному восстанию. За короткое время маленькая марксистская группа приобрела большое влияние на массы, к марксистам примкнули араты, даже часть ламства. Неутомимым агитаторам удалось привлечь на свою сторону некоторых прогрессивных представителей правящих кругов. Вскоре они связались с такими участниками антиманьчжурского освободительного движения, как Хатан.

Господство лам и народная власть — действительно своеобразная эпоха в истории кочевников. Это можно понять, лишь зная, как глубоко на рубеже XIX и XX веков укоренилось в Монголии буддийское учение и связанное с ним государственное устройство. Богдо-гэгэн, как глава государства и церкви, пользовался огромной популярностью, хотя моральный облик последнего правителя, носившего этот высокий титул, далеко не соответствовал аскетическим канонам буддизма. Из рассказов путешественников того времени, в частности Свена Гедина, нам известно, что вся монгольская столица была шокирована скандальным поведением последнего монарха. Вот что пишет о богдо-гэгэне этот шведский путешественник, побывавший в Урге зимой 1924/25 года: «Достойная презрения и действительно всеми презираемая личность, позор перед богом и людьми, вызывающий омерзение монахов и светских, карикатура на главу ламаизма! И хоть бы напивался он втихомолку! Но ведь всей Урге известно, что он пьяница и больше всего на свете любит шампанское. И если уж по канонам своей религии он должен жить в безбрачии, так хоть бы скрывал от мирских глаз своих любовниц! Но об этом знает, это видит весь народ. Слуги его рыщут среди кочевников в поисках подходящих для его забав лиц».

Как много могли бы рассказать эти дворцовые стены! Свидетелем скольких интриг был этот золоченый трон, одно из чудесных творений монгольских мастеров! А что говорят об этом историки? Для политического лица этого богдо-гэгэна весьма характерно, что летом 1920 года, посылая письмо в Москву, он одновременно обратился за помощью к Японии и США. Но не письмо богдо-гэгэна решило исход переговоров в Москве [81] . Целью их была борьба против общего врага — интервентов. Революционным центром стала Кяхта. Здесь в ноябре 1920 года была выпущена первая партийная газета, напечатанная по-монгольски литографическим способом. В музее свято хранятся первые номера «Монголин унэн». Читать тогда умели очень немногие, да и те привыкли к тому, что монгольские буквы служат лишь для передачи буддийских мыслей. Трудно было и создавать и усваивать новые революционные слова.

81

Во главе миссии, направленной в Советскую Россию летом 1920 года, стояли Сухэ-Батор и Чойбалсан. Часть делегации, прибывшая в Москву, была принята В. И. Лениным. — Прим. ред.

В марте 1921 года в Кяхте впервые собрались революционеры для принятия программы дальнейших действий. Это собрание вошло в историю как Первый съезд Монгольской народной партии. Главной задачей было тогда освобождение страны от иностранных захватчиков, 21 съезд обратился ко всем монгольским патриотам с призывом начать совместную борьбу «против деспотизма, за прогресс, за власть народа!»

Съезд связался со всеми зарубежными революционными партиями и с Коммунистическим Интернационалом. Но так как Монгольская народная партия не была коммунистической, то она и не могла вступить в Коминтерн [82] .

82

Монгольская народная партия была принята в Коммунистический Интернационал на правах сочувствующей секции. — Прим. ред.

Центральный комитет

подготовил созыв представительной конференции, избравшей Временное народное правительство. Главной его задачей было освобождение страны от китайских милитаристов и белогвардейских захватчиков, создание независимого государства, народного представительства, созыв Великого народного хурала для (принятия Конституции и формирования постоянных органов государственной власти. Сухэ-Батор занял пост военного министра Временного народного правительства.

Под командованием Сухэ-Батора находилось тогда не более 700 вооруженных партизан. С ними он атаковал тогдашний Маймачен (ныне Алтан-Булак). В маймаченском гарнизоне было 5 тысяч кавалеристов и пехотинцев, две батареи и 30 пулеметов. Несмотря на превосходство сил, через несколько дней Маймачен был занят. После этого страна оказалась разделенной на два лагеря. Во главе одного из них стояло Временное народное правительство, во главе другого — богдо-гэгэн, опирающийся на Унгерна и его банды. Богдо-гэгэн отказался от предложения Временного народного правительства совместно бороться с чужеземными захватчиками. Началось вооруженное восстание. На стороне ургинского правительства сражались различные вооруженные банды, разбитых Красной Армией русских белогвардейцев во главе с бароном Унгерном, а также войска китайских милитаристов. Монгольская народная армия сражалась плечом к плечу с Красной Армией.

В июне 1921 года белогвардейцы Унгерна атаковали части Красной Армии, наступавшие в районе Троицко-Савска, но потерпели поражение. В сражении участвовала и окрепшая Монгольская народная армия под предводительством Сухэ-Батора. Унгерн еще раз попытался напасть на Селенгинск, но был окончательно разбит, взят в плен и казнен.

2 июля 1921 года Красная Армия вступила на монгольскую землю, 6-го вместе с Монгольской народной армией она уже подходила к Урге, а 8-го столица была освобождена. Через три дня было создано постоянное Народное правительство. Создание Народного правительства было торжественно провозглашено 11 июля, и эта дата празднуется как день победы революции.

Но и при Народном правительстве богдо-гэгэн сохранил свой трон, хотя власть его и была урезана. С богдо-гэгэном подписали особое соглашение, преамбула к которому гласила: «Богдо-хан Монгольского государства Чжебцзун-дамба-хутухту, являющийся священной главой желтой религии, не должен касаться дел государственных, но в делах церкви пользуется неограниченными правами».

Так Монголия стала конституционной монархией, но глава государства богдо-хан имел право решать государственные дела только при непосредственном участии членов народного правительства. Законодательная власть перешла к революционному правительству, но законы вступали в силу лишь после одобрения богдо-хана, который не имел права накладывать на них вето или отказывать в одобрении. Богдо-хан имел право направить на вторичное обсуждение только второстепенные законопроекты, и то не более одного раза. При чрезвычайном положении правительство могло принимать меры и издавать законы без одобрения богдо-хана.

Так называемый «клятвенный договор» между богдо-гэгэном и Народным правительством вступил в силу в ноябре 1921 года.

Перед Монголией открылись перспективы независимого существования и встала сложнейшая задача в корне перестроить производственные и общественные отношения и, не в последнюю очередь, совершить переворот в головах людей. Народное правительство получило в наследство разрушенное кочевое феодальное хозяйство и безнадежно отсталый государственный аппарат. По стране еще бродили грабительские банды разбитых интервентов. Араты изнывали под бременем всевозможных повинностей, поставок и отработок. Ставшее возможным свободное передвижение населения очень скоро изменило облик страны; в некоторых районах население уменьшилось на 70–80 %, в других увеличилось почти в четыре раза. Наряду со светскими и церковными феодальными поместьями в Монголии к тому времени появились и зародыши капитализма. В 1923 году в стране насчитывалось более 2300 торговых фирм, главным образом китайских, но были среди них и английские, американские, русские и 650 монгольских.

Для выполнения стоящих перед страной задач необходимо было сотрудничество всех прогрессивных сил. На созванном в октябре 1921 года Малом хурале бок о бок сидели араты, князья и ламы. Первый раз в истории Монголии простые пастухи обсуждали государственные дела вместе со своими бывшими господами.

Правительство постепенно уничтожало феодальные отношения. В январе 1922 года был издан закон об отмене крепостного права. А годом позже в монгольских степях повсеместно были избраны органы самоуправления. Для руководства перестройкой народного хозяйства была создана центральная кооперативная организация. Эта организация нового типа, «Монценкоп», еще долго не имела в своем распоряжении необходимых капиталов и достаточного количества специалистов. Руководящую роль в кооперативной организации захватил самый богатый феодал, вложивший в нее значительные средства, а именно богдо-гэгэн.