По следам золотого идола

Зотов Борис

Я обернулся. Во всю ширину улицы мощной фалангой шли волейболисты. Личности тут же куда-то испарились, как будто их и не было, и только гитарист с баками той же ленивой походкой шел по улице, напевая:

– Там, далеко, на Севере дале-о-оком,

Не помню я, в каких-то лагерях,

Я был влюблен, влюбле-он я был жестоко...

– Бичи проклятые, - сказал Пашка, неприязненно глядя ему в спину, вот этот, Валька Кислый, самый ушлый типчик. Надо с ними кончать...

– Пардон, Паш, за серость, но что такое бич? Слышал это слово, но не очень представляю...

– Да

я тоже... Бывший интеллигентный человек, по-ихнему, а попросту так: люди с темноватым прошлым. Болтаются в наших краях по стройкам, поселкам, пристаням... Сегодня здесь, завтра там. Сшибут где-нибудь на бутылку, и то ладно. Словом, бичуют. Руки везде нужны, анкет здесь не спрашивают. Послушайте, вам же к дяде Сергееву? Вот Аленка вас и проводит, - вдруг улыбнулся он.

– А зачем вам дядя Сергеев?
– спросила Аленка, когда мы познакомились.
– Кстати, это мой дедушка, а "дядя" - привыкли все так...

– Да видите ли, - замялся Сашка, - лучше, может, мы там, у вас дома, одним разом все и выясним?

– Пожалуйста!
– Она пожала плечами и зашагала вперед.

У нее оказались совершенно очаровательные синие глаза и уже совсем потрясающая, до пояса, коса.

Идти было недалеко. Алена открыла щеколду и впустила нас во двор. Мы с любопытством огляделись. Четырехугольник двора был образован крытыми воротами с калиткой, боковой стеной высокой избы и забором, вдоль которого в два роста лежали колотые дрова. Четвертая сторона была замкнута сараем, в котором возилась и сопела какая-то невидимая со двора живность.

Все свободное пространство двора покрывал дощатый настил.

– Дед, - громко позвала Алена, - выйди на поветь, тут к тебе пришли!

Я еще раз посмотрел на Алену и, честное слово, глупо засмеялся от радости: рослая, свежая, румяная. Казалось, от нее исходит какое-то свечение, прямо ореол. Она зыркнула на меня своими озерной глубины глазищами, и вот только тут до меня дошел смысл блоковского: "...и очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу".

– Здравствуйте!

Дядя Сергеев оказался мужчиной трудноопределимого возраста. Судя по рукам, опутанным темными жгутами вен, это был глубокий старик. А вот лицо, выдубленное морозными ветрами до гладкости, вполне могло принадлежать пятидесятилетнему мужчине. Веселые же, синие, как у Алены, глаза были и вовсе молодыми.

Пока мы переминались с ноги на ногу, не зная, как начать, Сергеев вполголоса спросил внучку:

– Почто, Олена, долго ходила?
– местный говор с прицокиванием и упором на "о" в его речи выделялся куда резче, чем у молодежи.

– А, Валька Кислый проходу не дает. Чтоб ему...

– Видел я его сегодня. С полдня под этим делом - дыхнет, так закусить хочется. Вот по ком палка плачет-то!

У меня в голове сразу возник план, который, как казалось, мог обеспечить разговор со стариком наедине, не обижая Алены, и в случае успеха позволял убить сразу двух зайцев.

– Мы вот путешествуем по родному краю, - начал я, - так хотелось бы прокатиться по Вилюге на лодке. Можно как-нибудь договориться?

Я был твердо уверен, что лодка у него есть.

– Договориться-то по-хорошему - эт всегда можно.

Вас сколько народу-то?
– добродушно улыбнулся он.

– Пятеро.

– Эт-т слободно. У меня моторка, знаешь, какая - две копны сена кладу: везет.

– А нельзя ли сейчас посмотреть?

– Отчего ж нельзя? Можно! Тут рядом, - охотно согласился Сергеев.

"Отличнейший дед, простой, сердечный, - подумал я, - и вообще народ здесь - северяне - добродушный, славный".

Мы попрощались с Аленой, причем я только раскланялся, а Сашка почему-то очень долго тряс ей руку и, когда мы вслед за "дядей" Сергеевым вышли на улицу, шепнул:

– Смотри, какие здесь бывают.

Пройдя улицей, Сергеев направился прямо к знакомому заливчику. Шел он легко, сильно хлопая широкими голенищами резиновых сапог, и мы - два молодых парня - с трудом поспевали за ним.

– Вы, наверное, все леса кругом исходили? Всех охотников знаете? осторожно начал выспрашивать я.

– А вам кто нужон?
– быстро спросил Сергеев.

Оказывается, старик зорко наблюдал за нами, изучал и легко определял подготовленный мной "голевой" момент. Было ясно, что хитрить не имеет смысла.

– Вы Пирогова знаете?
– в упор спросил я.

Сергеев остановился как вкопанный, изумленно глядя на нас. Такого сильного эффекта я не ожидал. Теперь стало ясно, что старик располагает нужными нам сведениями, поэтому я тут же перешел в наступление.

– Понимаете, нам очень важно знать все о Пирогове. Очень. Мы просим вас - вон наш лагерь - рассказать об этом человеке как можно больше.

– Да, да!
– подхватил Сашка.
– Пойдемте, там у нашего шефа бумага есть из Москвы, мы не просто так... Для дела!

– Ну, ежели для дела, - медленно сказал Сергеев, видимо, что-то важное решая про себя, - давай пойдем.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

ЗАПИСЬ 1

Со всхлипом втянув в себя несколько ложек горячего кондера, старик на минуту замер, пристально глядя на затейливо переплетающиеся в слабом ветре алые ленты огня и как бы стараясь разглядеть в этих переплетениях тени давно прошедшего, глубоко вздохнул и начал говорить.

– Раз такое дело - бумага из самой столицы и прочее, - рассказ длинный будет. С незапамятнейших времен в верховьях Вилюги, в глухом углу, отгороженном от света глубокими запанями, где не то человек - лось тонет в непролазной трясине, был монашеский скит. Мой отец первейший был на всю округу охотник, великий мастер: на медведя запросто ходил с рогатиной и засапожным ножом, а и то избегал этой пустоши и мне не раз наказывал: смотри, мол, ёк-кувырок, сгинешь там без следа, держись от греха подальше. Там, сказывал, есть горячие ключи, так и зимой через эти запани было опасно ходить. Сверху снежком присыплет, вроде твердо, а ступил - и хрясь... А еще говаривал старый, что в тех запанях нечистая сила водится, даром что скит рядом православный. Были случаи: пойдет туда человек - и как в омут головой... И жило-то в этом скиту всего-навсего человек пять-шесть старцев-монахов, божьих людей, а после революции и того меньше осталось. Кто помер, другие разбрелись; последним Пирогов как раз и был, сколько-то лет держался.