По следу крови
Шрифт:
— У меня будет настоящая студия дизайна тортов! — пообещал он. — Вот увидишь!
Он уже придумал название. Их старшего сына звали Эшли, а младшего — Джеймс. Поэтому студию он назовет «Джеймс Эшли».
В этот беспокойный период несколько дней он был занят тем, что разрисовывал стену в детской. Получилась замечательная картинка: голубой паровоз по имени Томас, пуская клубы пара, подъезжает к железнодорожному вокзалу. У него огромные глаза и широкая веселая улыбка. Такой паровозик часто снится детям. Кэрол рисунок очень понравился.
Повседневная жизнь все больше тяготила Колина.
22. Тест
Нравственное равнодушие, присущее антиобщественной личности, — результат отсутствия настоящих, глубоких чувств… Антиобщественная личность по своей сути откровенно цинична, неблагодарна, вероломна и эгоистична. Ей чужды сочувствие или сопереживание, она эмоционально глуха к страданиям, которые причиняет другим. Она убеждена, что люди существуют лишь для того, чтобы использовать их в своих интересах. Давать и получать любовь — выше ее возможностей. Из-за отсутствия настоящих чувств отношения антиобщественной личности с половым партнером не могут быть искренними и надежными.
Январь 1987 года оказался самым ужасным периодом в жизни Колина Питчфорка. У булочницы «карие глазки» в конце месяца неожиданно разболелись ноги. Боли были настолько сильными, что однажды она не смогла встать с постели и пойти на работу. В тот же день после обеда случились роды.
— Я взяла ребенка, прижала к груди, — объясняла женщина, — и вдруг заметила, что он не дышит; я попыталась сделать ему искусственное дыхание, а затем позвонила врачу и своим родителям.
Ее доставили на «скорой» в больницу. В 19.45 туда приехал Колин Питчфорк. Со слезами он спросил у нее, где ребенок. Услышав, что новорожденная девочка мертва и находится в морге Лестера, Колин сказал, что хочет поехать туда и увидеть тело своей дочери. Он чувствовал себя так же, как Робин Эшуорт пять месяцев назад.
В январе случилось еще одно крайне неприятное событие: Колин получил письмо с просьбой добровольно сдать кровь на анализ. В письме была указана дата и время приема. Он сказал Кэрол, что боится идти.
— Почему? — удивилась она.
— Непристойная демонстрация интимных частей тела, — пояснил он. — Разве тебе не ясно, что как только полицейские увидят запись о моем задержании за показ половых органов, это сразу же вызовет подозрение?
— Но ведь это было давно. Вряд ли возникнут какие-то проблемы.
— Ты просто не знаешь их. Им нужен кто угодно. Любой.
— Сдай кровь, и им станет ясно, что ты здесь ни при чем.
— Они будут меня мучить, — проворчал Колин.
Спустя две недели пришло второе письмо. Колин никуда не собирался, и Кэрол начала беспокоиться всерьез.
— Так дальше нельзя, — сказала
— Ты хочешь, чтобы меня упрятали за рететку до получения результатов анализа?
— Пройди проверку, — повторила она.
Кэрол казалось, что ее беспокойство не напрасно. Она старалась гнать от себя тревожные мысли, потому что становилось слишком страшно.
В конце января один из рабочих пекарни, парень лет двадцати пяти, подошел к Колину и попросил помочь с погрузкой на пандусе. Когда они остались одни, Колин рассказал ему, как еще в молодости был осужден за показ половых органов. А теперь в деревне идет кампания по добровольной сдаче крови, и он опасается сдавать анализ — вдруг полицейские привяжутся? Не выручит ли его сотрудник, не сдаст ли кровь вместо него? Колин вставит в свой паспорт его фотографию и, конечно, заплатит — скажем, двести фунтов, идет?
Парень наотрез отказался и заявил, что Колину пора забыть о грехах молодости. Колин попросил его все же подумать.
В тот же день Колин вновь попытался уговорить рабочего, сказав, что вся процедура пройдет легко и никто ничего не заметит. Парень отказался во второй раз и посоветовал Колину побыстрее идти сдать кровь на анализ: чем раньше он сдаст, тем быстрее исчезнет страх.
У Питчфорка был в пекарне один приятель, который как-то предлагал Колину свою квартиру на несколько дней, если вдруг Кэрол выгонит его из дома. Колин рассказал приятелю ту же историю с задержанием за якобы непристойную демонстрацию половых органов — черт знает что, он просто мочился, а какие-то истерички наговорили всякой ерунды!
— Не было тут моей вины, — говорил он. — Но теперь-то это никого не волнует. Меня могут арестовать из-за того случая.
— Это слишком, за такое не арестовывают, — успокоил приятель.
— Да, но может произойти ошибка с анализом. Я боюсь.
— Если они тебя задержат, ты скажешь, что невиновен, и адвокат потребует повторного анализа. Тебе нечего бояться.
— Вообще-то ты прав, — ответил Колин, — только не доверяю я этим полицейским.
— На твоем месте я бы не боялся.
— Тогда сделай это вместо меня! Пожалуйста! Я, правда, не смогу заплатить тебе больше пятидесяти фунтов, но буду очень благодарен. Я вставлю твою фотографию в свой паспорт. Маленький трюк. Никто ничего не заметит.
— Да не бойся ты! Ну хочешь, пойдем вместе? Для моральной поддержки.
На этой же неделе Колин Питчфорк беседовал еще с одним пекарем, которому было всего восемнадцать лет. Но тот прямо заявил Колину, что не дурак и на такое ни за что не согласится. И Колин отстал от него.
Тогда же у Колина состоялся разговор со старшим пекарем, уже пожилым человеком. Питчфорк пришел к нему домой и сказал, что очень переживает из-за смерти ребенка и хочет поехать в морг и сфотографировать младенца. Он показал пекарю четырехстраничное приложение к «Мёркьюри», которое распространялось среди жителей всех трех деревень. Тот заинтересовался материалами об убийствах и о чем-то спросил Колина.
— Смерть дочери потрясла меня, — всхлипывая, объяснял Колин. — О каких убийствах сейчас можно говорить?