По следу Саламандры
Шрифт:
— Но ты, дружок, уж как–то обрисуй мне, что ты думаешь?
— Вот у клиента моего проще все. На все есть ответы, даже на вопросы не заданные. Всему цена назначена. А чему нет, так и не стоит оно того, чтобы оценивать. Легко ему с таким мерилом. Великого ума и многих знаний человек, аж жутко делается.
— Вижу, этот субъект имеет на вас определенное влияние.
— Пожалуй.
— Сильное влияние, я бы сказал.
— Не мне судить.
— А мне не слишком интересно мнение человека, который
— Да что я–то? Я же ведь, как понял то, что мне объяснили… — смутился Пелдюк. — Но раз вам так важно, как вы говорите, мое скудное разумение, то скажу по–простому. Беккракер — не живой и не мертвый, не злой и не добрый, не принадлежащий никакому миру, не божество и не бестия. Он… как бы это сказать? Он — ошибка! Чудовищная, досадная, смертельная ошибка, которая стремится во времена и пространства и ширит себя, растет, пожирает.
— Ошибка… — эхом повторил лендлорд. — Чья?
— Не ведомо сие. Но очень давняя, непоправимая ошибка.
— Может быть, наказание? — спросил робко, с затаенной надеждой лендлорд.
Наказание кому–то за что–то, справедливое или нет, неравноценное преступлению или искупающее вину… Это понятно и отвратимо, избегаемо, изучаемо, в конце концов…
Сэр Реджинальд вновь почувствовал немыслимый, животный страх.
Ошибка заведомо не поддается изучению, не допускает возможности избежать ее последствий, до тех нор пока они не произошли. Ошибку может исправить только тот, кто ее допустил, или его учитель. А тот, кто является частью задачи, в которой ошибка допущена, не может ничего сделать.
Простота рассуждений бывшего моряка уничтожала самое чувство справедливости. Она и была будто бы неотвратимой аксиологической катастрофой.
— Нет, сэр, — сказал Пелдюк, — может, я все не так, как надо, понимаю, а объяснить и более того не умею — как не умею ту музыку, что слышу в голове, спеть. Но не наказание. Ошибка. И больше никакого другого слова. Ни–ка–ко–го…
— Вот значит как… — пробормотал библиотекарь. — А отчего же этот день именно сегодня и чем все обернется? Я читал рукопись. Но принял ее за странное и жуткое иносказание.
— Вы уж не гневайтесь на меня за прямоту, но я скажу вам так, что с образованными людьми часто это бывает…
— Что именно?
— Вам ловчее видеть сложное в простом, — развел руками частный сыщик. — А дело–то так обстоит, что все проще некуда. Знавал я того человека, что тетрадку исписал. Старый он уже был тогда, и с головой не дружил уже, но я уразумел, что все так и произойдет, как он написал. Прямо так и будет…
В этот момент достойный лендлорд заметил, что их разговор внимательно слушает господин у стойки, одетый в дорогой, но помятый и несколько перепачканный дафлкот.
Мидсаммернайт
— Не ваш ли это таинственный клиент? — поинтересовался библиотекарь.
— Нет, ни в коем случае!
Он собирался было подняться, но незнакомец в дафлкоте опередил его, стремительно приблизившись к их столику и заговорив с полупоклоном, какой подобает человеку, занимающему значительное положение в обществе.
— Я прошу милостиво извинить меня за то, что невольно подслушал часть вашего разговора, — сказал он каким–то неуловимо знакомым голосом.
Сэр Реджинальд величественно кивнул и жестом предложил садиться. Но незнакомец, в свою очередь, сделал отрицательный жест.
— Одиннадцать лун, не так ли? — с невероятно знакомой, какой–то ненатуральной улыбкой поинтересовался он. — Так это не сегодня.
— Вы знакомы с этим пророчеством?
— Немного. Но достаточно, чтобы ориентироваться в вопросе. Фрагмент древней легенды, насколько я могу судить, вырван из контекста. Эпос времен Песни. Невинная, по сути своей, страшилка, способная смутить и даже напугать.
— Вы не могли бы развить, так сказать, свою мысль?
— Приход Песни Исхода в одиннадцать лун предсказывали многократно, приурочивая к стихийным бедствиям, войнам, неурожаям, окончанию нескольких друидских циклов одновременно, но… Но пророчество ни разу не сбывалось. И вот опять грядет похожий на предсказанные события цикл. Но это еще не скоро. Поверьте.
— Вижу, вы действительно занимались этим вопросом. — Сэр Реджинальд нетерпеливо потер руки. — Все это меня очень интересует.
— К сожалению теперь мне нужно удалиться, — сказал Хайд, — но вот что скажу на прощание… Если вы обладаете каким–то документом, рукописью может быть, то берегите его. Очень многие горячие головы много отдали бы, чтобы им завладеть. Это может внести в Мир смуту и беспокойство.
— Благодарю, — сказал сэр Реджинальд, глядя на Хайда трезво и со значением, — весьма благодарю. Вы весьма удачно случились рядом.
— Ничто не случайно. Я недавно убедился в этом. Прощайте.
Он энергично развернулся да и вышел.
Недоеденное сыщиком яблоко исчезло со стола.
Выходя из заведения на сокрытую туманом Лиэль–стрит, Хайд буквально столкнулся с человеком, выросшим на пути из сумрака.
Человек с бородкой, обрамлявшей лицо, — бородкой, которая ему решительным образом не шла, очень спешил. Едва разминулись.
Незнакомец вышел на свет и устремился в трактир, а Хайд нырнул в туман и мрак.
Хайд, после того как покинул кабачок, устремился к вокзалу. Его путь лежал в столицу Мира.