По следу Саламандры
Шрифт:
Она обратила внимание, что чередование красных и белых балахонов имеет какую–то систему — через один, через два, через три. Складывался какой–то ритмичный, бодрый, будто музыкальный рисунок. Непонятно, но воодушевляет.
— А что творится–то? — спросила Лена.
— Постарайтесь взять себя в руки и наблюдайте, — ласково сказал Флай.
Похоже, поведение Лены его больше не возмущало, а развлекало. Что–то он для себя понял и решил. Знать бы что?
Дамы, вознамерившиеся принять участие в загадочном действе, скинули верхнюю одежду и оказались в одинаковых простых платьях до пят.
Вот наконец появились «принцесса» и «витязь в сверкающих доспехах», похожий на сосновую шишку.
Мадам Куст суетилась, но как–то с достоинством и значением; руководила, но как–то очень ненавязчиво.
Лена вдруг поняла — мадам Куст поразительно напоминает завуча ее школы Евгению Феофановну по прозвищу Гингема. Не портретно, так сказать, но повадкой и властностью.
Лена захихикала.
Гингема всегда вызывала трудно превозмогаемое желание сделать что–то поперек и назло.
Остатки леденцов прилипли к вспотевшей ладони, и Лена неловким жестом, едва не упав, стряхнула их с руки.
Леденцы разлетелись, присоединившись к самоцветам на пляже. Мысль о том, что личинки–ювелиры примут конфеты за камушки, показалась исключительно свежей и забавной. Лена расхохоталась в голос, привлекая к себе внимание. Даже мадам Куст строго покосилась на нее. Но строгий взгляд произвел прямо противоположное действие, и расшалившаяся Лена показала чопорной мадам язык.
Зрители выстроились на пологом берегу обширным амфитеатром вокруг участников представления.
Огромная толпа демонстрировала феноменальную способность к самоорганизации: ни тебе давки и толкотни, ни вытянутых шей, ни стремления пробиться в первые ряды. Кто–то остался за столиком, и всем было удобно.
Шишковитязь встал на исходную позицию метрах в десяти от берега, принял позу и ждал начала. Все затаили дыхание. Лена тихонько прыснула. Но на нее не обратили внимания или старались не обращать.
Два джентльмена в клетчатых сюртуках подошли к рыцарю и набросили ему на плечи какую–то темную (медвежью?) шкуру, заставившую его слегка пошатнуться.
Тем временем «принцесса» подошла к самой воде и, скинув туфли, сделала знак.
К ней немедленно подбежали две ассистентки в жемчужном и салатном платьях и… быстро начали помогать ей снимать платье. Вскоре она осталась голой…
Нет, это Лене сначала показалось, что девушка обнажена. С десяти метров так и выглядело. На девушке был купальный костюм телесного цвета — штанишки до колен и блузка с короткими рукавами. Еще на ней были перчатки, сверкающие жемчужинами и многочисленными серебряными цепочками, а на голове красовалась прекрасная диадема.
Лена издала какой–то утробный звук, сдерживая смех из последних сил.
Ассистентки помогли бывшей принцессе войти в воду, так, чтобы ласковая волна едва доставала до колен.
Лена чувствовала, что сейчас взорвется, завопит, пройдется перед этими чудиками колесом. Что–то она такое сделает! Весь этот серьезный спектакль был тем смешнее, чем серьезнее к нему относились присутствующие.
Бывшая принцесса, теперь не то Венера, из пены рожденная, не то… Как их? Наяда?
Красные и белые балахоны грянули хором на много голосов что–то с горловым звучанием, что–то мелодичное, залихватское и плясовое, без слов. Женщины в длинных платьях закружились в танце не хуже профессионального балета! Наяда–Афродита начала изображать пантомиму в духе «морская фигура, замри» с какими–то плавательными движениями.
А шишкорыцарь простер к ней руки и двинулся в ее сторону походкой сомнамбулы. Словом — пошла потеха!
Лена оглянулась на Флая. Он смотрел не на представление. Он смотрел на нее — Ленку — и чего–то ждал.
Флай протянул к ней руку и, вскинув бровь, одним движением подбородка приободрил, дескать: «Ну? Если ты хочешь что–то отчудить, то самое время. Либо валяй, либо пойдем уже отсюда».
И Лена отчудила.
Она отдала ему плащ, немедленно скинула свой костюм разбойницы, разбежалась, врезалась в холодную, обжигающую воду, нырнула и… вынырнув метров через двадцать от берега, поплыла. Поначалу она обозначила мощный баттерфляй, чтобы согреться, а потом рванула брассом.
Плаванием она занималась серьезно с пяти лет. И плавала на разряд. У нее и был бы разряд, будь он ей нужен.
Вода, поначалу показавшаяся ей ледяной, не так уж и холодна. Жизнь прекрасна. Что еще? Ах, зрители…
Купание отрезвило. Не полностью, но пришло раскаяние. Нырять–то было весело. А вот выходить из воды ей придется голышом при многосотенной толпе. Незадача!
И тут она заметила только, что хор стих и на берегу раздаются какие–то звуки — «ахи» и «охи». Восклицания, которые мог бы издавать призрак, а не живые люди.
Лена повернулась и поплыла к берегу. Саженками. Она старалась выскочить из воды повыше, чтобы увидеть, что там творится на берегу. Может, увидев голую девушку не понарошку, эти люди разбежались в панике? Было бы неплохо. Немного неудобно перед милыми в общем–то людьми, но это решило бы проблему выхода из воды.
И вдруг она увидела над гребнем волны, что берег чудесным образом переменился. Не было покатого склона со зрителями, города над ним. Дирижаблей в небе. Ничего такого.
Вместо этого — поросший лесом обрывистый склон. Всадники в огромных шлемах, похожих на кабаньи головы. Парусные лодки у берега и полуголый гигант в медвежьей шкуре, стоящий на щите, поддерживаемом дюжими молодцами в панцирях.
Гигант смотрел на нее, и пламя сожженных городов сияло в его глазах.
Над следующим гребнем волны Лена выдернула себя из воды повыше.
Но видение исчезло.
Все было по–прежнему: силуэт города, дома на набережной над пологим склоном. Белые и красные балахоны, сломавшие строй и очутившиеся у воды, вокруг рыцаря, похожего на шишку.
Рыцарь вошел в воду.
«Утонет, — подумала Лена уверенно, — этот придурок утонет, как топор, из–за меня!»
Нет, парень, изображавший шишкорыцаря, был где–то даже симпатичным. Не таким одуряюще–притягательным, как господин Остин, но Лена поплавала бы с ним при других обстоятельствах, и если бы ему хватило ума снять доспехи! Черт!