По следу скорпиона
Шрифт:
Отдавали в самом деле не последнее. Склад ломился от всевозможной снеди – знать, удачным выдалось лето. Вот вам и «Вечный мир»!
– А почему у вас всю еду в одном месте держат? – поинтересовалась Ильза. – У нас в Лотте в каждом доме была собственная кладовка.
– Не дисье дело – в кладовках возиться. Женское. Под проклятие можно попасть. Правда, некоторые считают иначе, говорят, в домах, где одни мужчины, тоже кладовые есть. Но большинство предпочитает не рисковать.
– И не боитесь вы оставлять столько добра на старух
Меридит пренебрежительно фыркнула:
– Пусть попробуют сунуться. Хотела бы я посмотреть, кто кого перебьет. Думаешь, старухи из немощи дома сидят? Ничего подобного! Им дай волю, вперёд колонны на Юг ускачут. С детьми вынуждены оставаться.
– А мамаши почему с детьми не сидят? – спросила Энка с негодованием, ее опечалила горькая участь бедных дисьих старушек. Каково им, несчастным, приходится: вместо любимого дела заставляют пасти чужих девчонок.
– Так ведь проклятие! Оно единственное женское дело допускает – рожать. А сидеть уже нельзя.
– Тогда почему бабкам можно?
– Потому что старые всегда с внуками сидят, независимо от пола. И бабки, и дедки! – объяснила Меридит с торжеством, будто сама изобрела сей хитроумный способ обойти проклятие.
Чем больше рассказывала Меридит о тонкостях дисьего бытия, тем больше Аолен укреплялся во мнении, что добрая часть их запретов не что иное, как этнические предрассудки. Осторожно, чтобы не задеть, он поделился сомнениями с дисой.
Та, вопреки опасениям, не рассердилась, а вроде бы даже обрадовалась:
– Ты думаешь? Вот и мне давно уже кажется, что наши бабы вертят этим проклятием как хотят. Шить можно – вязать нельзя. Мясо варить можно – варенье нельзя. Но если в банки не раскладывать, а сразу съесть, то можно и варенье. Замуж выходить нельзя, а без брака… гм… встречаться можно. Потому что в Аполидии… впрочем, неважно.
– А в мире Макса случаются однополые браки, – сообщил Хельги неизвестно к чему.
– Спасибо, осчастливил. Так вот, я порой думаю, а есть ли оно на самом деле, наше проклятие?
– Надо проверить! – воскликнула Энка с энтузиазмом. – Начни делать что-нибудь чисто женское, и посмотрим, что выйдет.
– Что именно? – скептически поморщилась Меридит. – Нарожать детей и засесть с ними дома?
– Ну зачем же так радикально, – возразила Энка. – Начни с малого. Давай я тебя вышивать поучу, что ли.
Предложила и пожалела. Потому что из всего дамского рукоделия ей в свое время удалось освоить один-единственный шов с поэтичным названием «козлик». Для роли наставницы явно маловато. К счастью, Меридит с негодованием отвергла предложение подруги. И не потому, что сочла его оскорбительным для воина. Втайне она давно мечтала именно вышивать.
Когда никто не видел, она любила зайти в лавку со всяким женским припасом и подолгу
Однажды она не удержалась и купила, просто так, ни за чем, сиреневый моточек. Хранила его, завернув в платок, во внутреннем кармане на манер талисмана. И показывала только Хельги, он один мог ее понять. У самого на дне походного мешка всегда болталось несколько абсолютно бесполезных, потому что не серых, но очень, с его точки зрения, приятных камешков, окатанных океаном почти до блеска, и пестрая раковина, ципреи. Иногда Хельги извлекал ее на свет божий и приставал к сестре по оружию: «Правда, в ней есть совершенство?»
Так вот, вышивать Меридит очень даже хотелось. Но все же не настолько, чтобы рисковать собственной сущностью в угоду любопытной сильфиде. А потому вопрос о реальности дисьего проклятия остался открытым.
Двадцать пятого сентября – Хельги хорошо запомнил дату (в этот день у него была лекция по фораминиферам) – они вышли, точнее, выбрались через болота, буреломы и каменные осыпи к местам обитания мангорритов. Тут нужна была особая осторожность. По слухам, сектанты имели привычку убивать непрошеных гостей. Шли крадучись, как в разведке. И чем дальше, тем тревожнее и пакостнее становилось на душе: что-то неуловимо гнетущее смутно ощущалось вокруг, но оно еще не оформилось настолько, чтобы можно было понять его природу.
Первой в своих ощущениях разобралась Энка: запах – вот что не давало им покоя. Очень слабый, едва уловимый, но хорошо знакомый любому воину – тоскливый и страшный запах гниющей плоти. Он разливался в теплом осеннем воздухе.
Погода, как на грех, стояла не по-осеннему жаркая и совершенно безветренная. В селе дышать было почти невозможно. Пошли самые стойкие, замотав лица влажными тряпками… Вот когда пригодились бы костюмы из иного мира, казавшиеся такими громоздкими и неуклюжими!
Трупов было много. Человек семьдесят, в возрасте от младенческого до отроческого. Лежали на площади кучками по десять – так раскладывают деньги, чтобы не сбиться при счете. Рядом с детскими телами валялось несколько взрослых, сильно изуродованных. Видимо, некоторые из родителей пытались спасти свое потомство от истребления, за что и поплатились. Живых в селе не было. Ни единого человека.
– Выродки! – бесилась Энка. – Побросали все и ушли! Хоть бы покойников своих пожгли, что ли! Мало ли какой случайный прохожий забредет, спятить ведь можно!