По следу скорпиона
Шрифт:
В-четвертых, что самое главное, появилась новая тема для беседы. Суть ее сводилась к тому, что «неразумно таскать за собой по всему миру столько золота». От Хельги с его колдуном отстали, и принц получил наконец возможность поговорить с бывшим наставником с глазу на глаз.
– Не понимаю, зачем отец… – В портрете, описанном Хельги, Эдуард безоговорочно признал своего отца короля, – …зачем он хотел тебя убить?
Для Хельги такой вопрос не стоял.
– Неужели не ясно? Я был твоим наставником. Случись что с твоим отцом, стань ты королем, я мог бы спокойно прибрать к рукам твое королевство.
– Но ведь ты не стал бы так поступать?
– Разумеется.
– Но нельзя же убивать кого-то без вины. Не по подозрению даже, а… для профилактики! И вообще, откуда он про нас узнал? Про то, что ты мой наставник?
– Тьфу ты! – Хельги даже разозлился на недогадливость бывшего ученика. – Не говори, что твоего отца совершенно не занимает судьба единственного сына-наследника и что на службе у него не состоят шпионы. А потом, и шпионы не нужны, демоновы менестрели позаботились. О нас на каждом углу, на каждой базарной площади орут!
– Да, но ведь никто не знает, что это именно о нас! – продолжал не понимать Эдуард.
В самом деле, когда они в первый раз спасли мир, он думал – вот он, звездный час, ожидал славы, почестей и привилегий. Оказалось – ничего подобного!
Нет, все было как положено: народное ликование, хвалебные песни, благодарственные речи в честь спасителей мира. Вот только с ними, настоящими, эти славословия никак не соотносились. К тому времени, когда они выбрались из предгорий Даарн-Ола в Срединные Земли, в народе стараниями бардов, менестрелей и тому подобного вредного элемента успел сложиться некий фольклорный, поэтический образ героев, имеющий крайне мало общего с действительностью и отодвинувший их, реальных, далеко на задний план…
И если их иногда все же узнавали, то самая распространенная реакция окружающих выглядела примерно так: «Принц Эдуард? Тот самый, про которого есть в «Песни о Спасении Мира»? Надо же, как интересно!»
Каких уж тут привилегий ждать?
Единственным местом, где спасители мира имели возможность ощутить себя народными героями в полном смысле этого слова, было королевство Оттон.
Их забрасывали цветами ликующие толпы (ввергая Меридит и Хельги в состояние, близкое к панике), устраивали гуляния, нарекали детей в их честь… Но Эдуарда не покидало подозрение, что превозносили их не столько за спасение мира, сколько за чудесную победу над Дольном и возвращение пропавшего наследника престола, принца Рагнара.
Сперва он обижался. Потом немного досадовал. После понял, что так даже к лучшему, спокойнее жить. А со временем даже удивлялся, если кто-то вдруг да отождествлял его с одноименным персонажем.
– Одно дело «кто-то», другое – родной отец, – пояснял Хельги. – Если поют: «Бесстрашный Эдуард, наследный принц Ольдона…», он должен быть совершенно слабоумным, чтобы не понять, о ком речь. Понял, разведал ситуацию, решил принять меры.
– Если он узнал это из песен, тогда почему он не выяснил, что ты демон? – привел контраргумент Эдуард.
– А потому что ни в одной песни об этом не сказано! Я везде фигурирую как «великий сын проклятого народа» и тому подобное.
– Но Ирракшана… – начал было принц и осекся.
Однако полемически настроенный Хельги стерпел даже упоминание об Ирракшане.
– А нигде не сказано, что я ее поглотил! – выпалил он с торжеством. – Сказано, «убил и съел»! Как именно, не уточняется.
Продолжать разговор дальше принц не рискнул.
Встреча с разбойниками оказалась последней неожиданностью, подстерегавшей спасителей мира по дороге в Конвелл.
От Ульпа начинались исконно человеческие, густонаселенные и очень благопристойные места. Здесь в маленьких городках и крупных селах жили мирные, трудолюбивые, солидные, не особенно богатые, но состоятельные люди – фермеры, ремесленники, торговцы, владельцы небольших мануфактур, знать, по меркам, скажем, герцогств, измельчавшая и обедневшая, зато, не в пример тамошним разбойным графам и баронам, уважаемая и даже любимая вассалами.
Срединные Земли – такими они были.
Недавняя война и по ним прошлась тяжелым кованым сапогом, но даже теперешняя разруха была какой-то домовитой и благообразной. Поля, по мере возможности, вспаханы, засеяны и убраны, огороды расчищены от бурьяна. На месте недавних руин – аккуратные кучки будущего стройматериала: все, что можно снова пустить в дело, тщательно отсортировано и бережно сложено. Землянки, в которых теперь обитала большая часть населения, были построены добротно и производили впечатление не временных, убогих и нищих пристанищ, а этаких загородных домиков для летнего семейного отдыха. Даже домовые гоблины и прочие мелкие, по выражению Хельги, синантропные народцы, казалось бы начисто истребленные, откуда-то вновь объявились и успели расплодиться.
После созерцания картин гибели и разрушения путники шли и отдыхали душой. Но чтобы в их компании не было исключения – такого еще не случалось. Хельги душой не отдыхал, наоборот, злился и плевался. Отчего? Да уж было от чего, поверьте!
Хлеб свой здешние обитатели уже получили. Теперь им хотелось зрелищ.
Свято место пусто не бывает. Барды, менестрели и бродячие комедианты всех мастей наводнили Срединные Земли. Их уже перестали принимать за вампиров и гонять от жилья осиной, на радостях они развернулись вовсю. Догадываетесь, что было главной темой их творчества?
– Удивляюсь я тебе, – говаривал гном. – В Трегерате местные скульпторы изуродовали тебя как могли – ты только умилялся. А на фольклор так болезненно реагируешь.
– Одно дело – предстать перед потомками в облике могучего воина и совсем другое – выглядеть в глазах современников оголодавшим выродком, который тянет в рот что ни попадя! – отвечал демон. Увы, эпизод «съедания» Ирракшаны был особенно любим в народе. – И вообще, тебе не понять, ты пострадал меньше всех!
В самом деле, если не брать в расчет несколько изящных оборотов на тему его «великолепной бороды», ставшей в процессе битвы «аки поганая метла», личность Орвуда почему-то не привлекла к себе особенного внимания творцов, он остался, так сказать, персонажем второго плана.
– Ну ничего, – грозила Энка злорадно, – если мы опять спасем мир и попадем в легенды, он так легко больше не отделяется, с его-то красотой на палке!
Гном кряхтел и спешил перевести беседу в другое русло.
– А этот… Улаф, он все еще тащится за нами?
– Тащится, – подтвердил Хельги. – На море фьордингам нет равных, но разведка на суше – не их дело. Ломится через кусты, как боров, и воображает, будто его не видно.
Гном боевые качества фьордингов критиковать не стал, он тоже считал, что Улафа совершенно не видно, и удивлялся, каким образом Хельги удается распознавать присутствие брата. И вообще, его интересовало другое.