По тонкому льду

Брянцев Георгий Михайлович

Вначале я не сообразил, что это значит, а потом понял. Лицо Пейпера помогло: оно было печально-торжественным. Он все-таки решился. Я тепло пожал ему руку и признался, что верил в него.

— Я не знаю, как это получилось, — проговорил он. — Я же слабый человек, а вот решился. Кое-как преодолел свою уродливую слабость. Понимаю, что иду на смерть. Но иду. Иду с роковым упорством. Должен же человек когда-нибудь сделать в своей жизни необычное?!

— О смерти не будем говорить, — возразил я. — Ею здесь и не пахнет.

— Вы

думаете?

— Я твердо уверен.

— Возможно, весьма возможно. Тем лучше. Знаете что, давайте допьем бутылку! — И он полез в чемодан.

— Быть может, перенесем банкет на окончание нашего предприятия?

— Нет-нет, я хочу именно сейчас. А пить в одиночку — это страшно, — сказал Пейпер, наполняя вчерашние хрустальные стопки. — У вас, я чувствую, легкая рука. Вы знаете, что такое риск.

— Немножко, — согласился я.

— Ну, пожелайте мне успеха!

— От всей души, — сказал я, и мы дружно выпили.

— Боюсь вот только, выдержат ли мои нервы.

— Выдержат. На вашей стороне инициатива, внезапность. Вы должны сразу определить свое превосходство. Как бы я поступил на вашем месте?

— Слушаю, это очень интересно.

— Я бы вошел, назвал себя Панцигером.

— Панцигером?

— Ну да. Это не вымышленная фамилия: она знакома Земельбауэру. Так вот, назвал бы себя и объявил: "Дорогой штурмбаннфюрер! Ваш любезный родственничек Линднер Макс, он же Дункель, гостит сейчас в Берлине, на Принц-Альбрехтштрассе. Он поручил мне взять у вас письма, оберстлейтенанта фон Путкамера к своему покойному братцу. Эти письма (три штуки) Линднер отдал вам на хранение в сорок первом году. Потрудитесь открыть вот этот сейфик".

— Вы можете повторить это еще раз? — прервал меня Пейпер.

Я сделал это не без удовольствия и продолжал:

— Когда письма будут у вас в руках, вы предложите Земельбауэру написать объяснение на ваше имя. Пусть штурмбаннфюрер изложит причины, заставившие его более полутора лет хранить чужие письма. Дайте ему понять, что от него же самого зависит его дальнейшая судьба. Смело спекулируйте такими именами, как Шелленберг, Мюллер, Кальтенбруннер, Гиммлер… Закоптите ему мозги! Не мне вас учить. Вы человек образованный, разбирающийся в политике.

Пейпер улыбнулся: если бы образование могло заменить опыт!

— Опыт приобретается практикой, — заметил я. — У вас есть оружие?

— Нет, не положено. Я же не офицер.

Я вынул "вальтер" и положил на стол. По тому, как Пейпер взял пистолет и проверил его, я понял, что учить его обращению с ним не следует.

— Каким вы располагаете временем? — спросил я.

— Хорошо было бы покончить с этой затеей в два-три дня, — сказал он.

— Покончим, — заверил я и распрощался с Пейпером.

Теперь мне предстояло повидать Гизелу. Еще днем в управе я позвонил в Викомандо и вызвал к телефону Гизелу Андреас Я спросил, может ли она сообщить, когда зайти за новой

инструкцией. Это был условный пароль. Она бесстрастно ответила: "Инструкция еще не готова. Точнее, будет известно позже. Позвонят и предупредят". Это тоже был условный ответ: надо ждать у телефона.

Примерно через четверть часа, раздался ее звонок:

— Что случилось? Говори, я одна.

— Мне необходимо быть у тебя сегодня.

— Нельзя. Дезертировали бойцы карательного батальона. В нашем квартале выставлены круглосуточные посты. Скажи свой адрес. Приду сама.

— Правда?

— Говори.

Я назвал адрес и объяснил, как найти меня.

— Когда удобнее?

— Приходи, когда стемнеет, и жди меня. Очень прошу, захвати то, что ты хотела мне презентовать.

— Хорошо. Клади трубку.

Вечером я предупредил хозяев, что у меня будет гостья, попросил принять ее и усадить в моей комнате.

У Трофима Герасимовича возникла ошибочная мысль.

— Опять прилетят наши? — спросил он.

— Нет. На этот раз, кажется, не прилетят.

Мне еще надо было переговорить с Демьяном, и я заторопился в убежище. Беседа была недолгая, но обстоятельная. План мой ему понравился. Но Демьян с полным пониманием дела внес в него существенные поправки. Он заметил, что самое слабое место задуманного предприятия — это отсутствие у Пейпера необходимых документов. Тут надо что-то придумать. И это "что-то" Демьян придумал сам. Он сказал.

— Сделаем так: Когда убедимся, что Земельбауэр дома, Пейпер подойдет к вахтеру гестапо и спросит, где сейчас начальник. Вахтер, конечно, не посмеет солгать оберштурмбаннфюреру СС. Тогда Пейпер прикажет: "Позвоните ему сейчас же и доложите, что оберштурмбаннфюрер Панцигер едет к нему на дом". Как, по-вашему? Это должно несколько амортизировать внезапный визит Пейпера?

— Бесспорно, — согласился я.

— В этом случае, — продолжал Демьян, — Пейперу не надо представляться. Земельбауэр будет знать, с кем имеет дело. Неплохо бы, разумеется, предупредить начальника гестапо еще и из другого источника. А что, если вы?

— Что я?

— Если вы… после звонка вахтера тоже позвоните. Ну да. Из управы. И скажете, что говорят с аэродрома. Так и так, господин штурмбаннфюрер, из Берлина прилетел гость. Отправился к вам, встречайте. Тут уже Земельбауэру будет не до проверки документов.

— Великолепно! — обрадовался я. — Но не лучше ли первому позвонить мне?

Демьян подумал и согласился. Конечно, лучше! И лучше потому, что мы рискуем опоздать. У нас в резерве небольшой запас времени.

Когда детали плана были утрясены, я протянул Демьяну расшифрованную радиограмму. Он прочел, постучал костяшками пальцев по столу и спросил:

— Что же вы решили?

Я ответил, что не в моих правилах отказываться от таких предложений.

— Пожалуй, правильно, — коротко заметил Демьян.