По тонкому льду
Шрифт:
— Давайте рассуждать отвлеченно, — продолжал я. — Допустим на минуту, что к вам является из Берлина или из штаба фронта офицер, и первое, с чего начинает, — предлагает вам открыть сейф и показать его содержимое.
— Ну и что же? — усмехнулся Пейпер. — Не вижу в этом ничего необычного.
— Значит, бывают такие случаи?
— Сколько угодно.
— Так, — я препроводил в рот сочную сливу, прожевал ее, проглотил и заговорил вновь: — Еще вопрос. Вы знакомы с начальником местного гестапо?
Пейпер ответил, что, к его величайшему удовольствию,
— А видели его когда-нибудь?
— Нет, и не стремлюсь. Болтают, что он похож на Геббельса и считает себя полноценным представителем чистой расы, болтают также, что он вероломный и опасный человек.
Я покивал и спросил:
— А что, если вы однажды явитесь к начальнику гестапо, представитесь каким-нибудь чином и предложите ему открыть личный сейф?
Пейпер от души рассмеялся и стал вторично наполнять стопки.
— Блестящий ангажемент! — воскликнул он. — Трудно представить себе что-либо безрассуднее подобной затеи. Особый вид самоубийства. Это все равно что сунуть голову в пасть тигра. При одном виде гестаповцев у меня слабеет живот. Давайте лучше выпьем еще по одной.
— Не возражаю. Но я не шучу, а говорю серьезно.
Пейпер часто-часто заморгал, поставил на стол поднятую рюмку и, еще не веря мне или не доверяя собственным ушам, произнес:
— Ну это черт знает что! Неужели так можно? Нет-нет, такой кусок явно не по моим зубам.
— Наша задача: сделать из невозможного возможное. Вся операция отнимет у вас максимум десять-пятнадцать минут.
— До этого надо додуматься!
— Вот я и додумался На вас будет форма оберштурмбаннфюрера Вы явитесь не в гестапо, а на квартиру Земельбауэра. Вы представитесь лицом, одна фамилия которого заставит гестаповца вытянуть руки по швам.
— Вы это серьезно? — проговорил Пейпер. — Чистейшее безумие! Для вас, конечно, риск не составляет ничего нового, вы человек тренированный, а я… Грандиозность вашего плана коробит меня. Трудно заранее предвидеть, как обернется такой визит и какие будут последствия. А вдруг он наставит на меня пистолет?
— Ну уж сразу и пистолет. А у вас, если надо, будет и пистолет, и граната. Но до этого дело не дойдет. Уж поверьте мне. Я объясню вам кое-что.
Пейпер заерзал на стуле, сел поудобнее, вытер платком лоб и уставился внимательно на меня. Только сейчас я подметил в его взгляде живой интерес.
Я рассказал ему. В наши руки попал доверенный человек гестапо. От него мы узнали, что Земельбауэр скрывает от своего начальства очень серьезные документы. Если об этом разнюхает Гиммлер или Кальтенбруннер, начальнику энского гестапо не сносить головы. Достаточно сказать Земельбауэру, что этот человек арестован и сидит в подвале в Берлине, как он из грозного тигра превратится в жалкого котенка.
— Что вы скажете теперь, господин Пейпер? — закончил я свой рассказ вопросом.
Он еще раз вытер платком влажный лоб, взъерошил негустую шевелюру и решительно опрокинул в рот вторую рюмку.
— Ваше предложение неприятно поколебало у меня
Я рассмеялся:
— Вы просто не знаете, что у вас есть затаенные резервы мужества. Постарайтесь мобилизовать их. Слов нет, поручение острое, я бы сказал — очень острое! Но мы постараемся учесть всякие неожиданности. Поверьте, что эта, как вы сказали, затея принесет вам, помимо всего прочего, огромное удовлетворение. Насколько мне известно, вы не питаете теплых чувств к гестаповцам, так почему же не утереть нос одному из них?
Пейпер вертел в руках пустую хрустальную стопку и молчал. Брови его сошлись на переносице, лоб собрался в морщины. Его одолевали жестокие сомнения.
После долгого и томительного раздумья он полюбопытствовал:
— Выходит, что, если эти документы попадут к вам, гестаповцу капут?
— Это будет зависеть от нас, — сказал я неопределенно.
— Выражаясь языком спортсменов, вы хотите нанести ему удар ниже пояса? — спросил Пейпер.
— Что-то вроде. Во всяком случае, в моем сердце теплится надежда, что вы дадите свое согласие.
— Не знаю… Не знаю, — отшатнулся Пейпер. — Я очень нерешителен, хотя и дисциплинирован. Если бы вы приказали мне… А в общем, я должен подумать. Наедине с собой. Завтра я скажу.
Удовольствовавшись этим обещанием, я одобрительно кивнул, поблагодарил Пейпера за угощение и расстался с ним, уверенный, что в эту ночь он будет спать мало. Не больше Гизелы.
30. На первом этапе
В чистом утреннем небе кудрявились идеально белые, пышные облака, а над ними высоко плыла армада пикирующих бомбардировщиков Ю-87.
Это первое, что я увидел, выйдя на улицу.
Бомбовозы летели на северо-восток. Пока я дошел до управы, над городом прошло шесть таких армад, одна за другой, волнами. Такого количества вражеских самолетов энское небо не видело и в памятном сорок первом году.
Не успел я расположиться за своим столом, как меня пригласили к бургомистру. Там уже были начальники некоторых отделов, начальник полиции и командир карательного батальона Воскобойников.
Купейкин поднялся с кресла, откашлялся и каким-то отсыревшим голосом, с очевидной претензией на торжественность, заговорил:
— Господа! Все мы видели сегодня, какая воздушная мощь пошла в сторону фронта. Германские вооруженные силы прорвали оборону русских и перешли в решительное наступление на орловско-белгородском плацдарме. Бог и мы станем свидетелями грандиозных побед фюрера. Июль сорок третьего года явится поворотным месяцем в этой войне и войдет в мировую историю.
"Так, — подумал я, — Гизела говорила правду. Да и мы поставили верный диагноз. Можно твердо надеяться, что для командования нашей армии наступление немцев не было неожиданным".