По тонкому льду
Шрифт:
Я встал и подошел к зеркалу, стоявшему на этажерке. Прядь над самым лбом выглядела очень неестественно на фоне моей темной, без единой сединки, шевелюры. Но ничего трагического в этом не было.
— Выдумщица, — сказал я и снова водворился на диван.
Час назад меня одолевали сомнения. Казалось, что затея моя неосуществима. Но сейчас все опасения улетучились. Гизела смотрела на меня доверчиво, ободряюще.
Я кивнул на коричневый чемодан, стоявший у стены между окнами.
— Так и не удалось сбыть парадный
— Могу презентовать его тебе, — сказала она и рассмеялась.
Гизела не ведала, что я задал вопрос неспроста.
— Представь себе, не откажусь, — заметил я. — Но прежде хочу подвергнуть тебя короткому допросу.
— А это страшно? — ответила Гизела с веселым лукавством. — Меня никогда не допрашивали.
— Только условие — говорить правду!
— Как под присягой! — и она подняла вверх руку со сложенными крестом пальцами.
Я поймал опускающуюся руку и приложил к губан.
— Смешной ты, — проговорила Гизела. — Вламываешься ночью к одинокой, беззащитной женщине и пугаешь ее… Ну, допрашивай же! Прошло две минуты.
— Хорошо. Скажи: в каком отделе работал твой муж?
Гизела задумалась на минуту и сказала, что Себастьян Андреас служил в реферате четыре-а-два, в отделе четыре-а. Рефератом руководит и сейчас штурмбаннфюрер СС Фогт, а отделом — оберштурмбаннфюрер СС Панцигер.
— Земельбауэр знал твоего мужа?
Гизела сделала отрицательный жест.
— Но слышал о нем?
— О да!
— А Панцигера Земельбауэр знает?
— Только по фамилии. Дело в том, что Земельбауэр попал сюда из Кенигсберга. В Берлине он не служил.
Пока все шло лучше, чем я предполагал.
— Еще вопрос. Ты была в квартире Земельбауэра?
— Да. И не раз.
— У него есть сейф?
Гизела вздрогнула.
— Сейф? Да, конечно. — Гизела так посмотрела на меня, будто хотела заглянуть в самую душу, и с тревогой спросила: — Что ты задумал? Он же начальник гестапо! У него во дворе караул. Часовой в прихожей. Еще денщик. Еще повар. Все вооружены.
Пришла моя очередь рассмеяться:
— Ты подумала, что я собираюсь совершить налет на дом начальника гестапо?
Гизела кивнула и закусила нижнюю губу.
— Нет, дорогая, у меня и в мыслях этого нет. Просто надо проверить кое-какие сведения.
— Это правда?
— Клянусь прахом дорогих моему сердцу предков, — сказал я и встал. — Вот и весь допрос. Ты не сердись, что я побеспокоил тебя. Мы, возможно, вернемся еще к этому. А теперь просьба: побереги костюм мужа. Он понадобится, но не мне лично.
На лицо Гизелы вновь легла тень.
— Я подумаю, — сказала она, но сказала это так, что я уже не сомневался в положительном решении. — Ты уже уходишь?
— Да, бегу. Ведь я не отдыхал со вчерашнего дня.
Гизела проводила меня, немного озадаченная и взволнованная. Спать спокойно она уже не будет.
Я вышел и быстро зашагал
Беседа с Гизелой вселила в меня уверенность в успехе задуманного плана. Все начиналось хорошо. Правда, вторым, но необходимым условием успеха было участие в деле Пейпера. Но я не сомневался, что он согласится.
Я торопился. Время — двенадцать ночи. Как бы не застать Пейпера спящим! Тогда придется вызывать хозяина дома, объясняться. Но избежать услуг хозяина все же не удалось. И не потому, что его квартирант спал. Пейпера вообще не было дома.
— Он раньше часа редко возвращается, — пояснил хозяин. — Если уж очень нужен, подождите.
Да, он был нужен, очень нужен. Я сел за стол в его комнате и при свете восьмилинейной керосиновой лампы стал просматривать аккуратно сложенные немецкие газеты.
Пейпер явился ровно в час. Меня он встретил без удивления, решив, видимо, что нужна информация. Так думал я. А он сказал:
— Как хорошо, что вы пожаловали. Ведь я уезжаю.
Сердце мое екнуло. Этого не хватало! Значит, все летит к шутам! С моих губ сорвался сразу десяток вопросов: куда, зачем, почему?
Пейпер объяснил. Болезнь прогрессирует. Надо серьезно лечиться. Начальство предложило отпуск. Он едет в Австрию. Наверное, послезавтра.
— Но вы можете задержаться? — взмолился я. — Дня на три-четыре.
Пейпер успокоил меня. На такой срок — конечно, и говорить не стоит.
Он вынул из чемодана большую консервную банку, ловко вскрыл ее и выложил содержимое в глубокую тарелку. Это были засахаренные белые сливы. Крупные, одна в одну. Появились ложки. Пейпер предложил угощаться. Отказаться от такого деликатеса было невозможно, и я подсел к столу.
— Я из бильярдной, — признался Пейпер. — Это моя страсть. Сейчас вот шел и думал о вашем приятеле. Все произошло на моих глазах. Когда вбежали гестаповцы, он, видно, сразу понял, что это за ним, и быстро направился к заднему выходу. Но они крикнули: "Стой!" — и бросились следом. Потом началась стрельба. Трудно сказать, сколько сделал выстрелов ваш друг, но последнюю пулю он приберег для себя Мне жаль его. По-человечески жаль Да да, фортуна разведчика очень капризна. Это хождение по тонкому льду. Неверный шаг, лед треснул — и гибель без возврата.
Вспомнив Андрея, мы оба загрустили. Слова как-то сами по себе иссякли. Пейпер вторично полез в чемодан, и на стеле появилась бутылка арманьяка.
— Давайте выпьем по глоточку, — предложил он.
Я кивнул. Мы выпили по стопке этой жидкости, неведомо как попавшей в Энск. Она напоминала одновременно и водку, и коньяк.
— У вас есть своя служебная комната на аэродроме? — спросил я.
Пейпер ответил утвердительно.
— И есть шкаф, в котором вы храните документы?
— Ну конечно! И даже обитый железом.