По тонкому льду
Шрифт:
Обойдя развороченную цистерну, полыхающую бесцветным и бездымным пламенем, мы сделали привал. Обильный пот лил по моему лицу, стекал за шиворот и струился ручейком между лопатками.
Андрей застонал. Нет, нам не почудилось. К нему возвращалось сознание.
Мы осмотрелись. Безнадежно-скорбная картина открылась нашим взорам. По склону горы, охватывающей полудугой город, поспешно откатывалась наша пехота.
Мы подняли Андрея и вновь понесли. Путь преграждали разорванные составы, искореженные вагоны, воронки, воронки, воронки. Запах гари разъедал легкие. Приподнятые вместе с рельсами шпалы стояли на протяжении десятка метров подобно какой-то фантастической ограде.
Вдруг Геннадий, который шел впереди, остановился
— Что такое? — неожиданно спросил очнувшийся Андрей.
Я вздрогнул. Голос друга звучал незнакомо. Но то, что он заговорил, обрадовало и приободрило меня.
— Ничего особенного, — ответил я. — Молчи!
Мы спустились в глубокую воронку, над которой нависал одним краем развороченный вагон с окнами, забранными в решетку. Земля в воронке была черная, рыхлая, свежая, еще теплая, не по-земному пахнущая.
Мы осторожно опустили Андрея.
— Зачем мы тут? — спросил он недоуменно и задвигался.
— Лежи! Ты ранен, — строго произнес Геннадий.
Над нашими головами волна за волной четким строем проплыли бомбовозы. Теперь они обрушились не на город, а на отступавшую пехоту.
Геннадий выбрался из воронки и пошел на разведку: быть может, состав еще не ушел и мы сумеем отправить Андрея.
Я тоже поднялся наверх, и, осмотревшись, решил, что ни о каком составе думать нечего: по склонам горы, где только что откатывалась наша пехота, медленно ползли немецкие танки с высокими башнями. Железнодорожная магистраль была уже перерезана гитлеровцами.
Совсем рядом с нами лежали в неестественных позах изуродованные человеческие тела. Десятка полтора, если не два. Молодой парень в форме бойца конвойных войск был раздавлен стальной вагонной рамой. Рядом лежала сломанная пополам винтовка. Еще двоих конвоиров я обнаружил в сплющенном взрывной волной тамбуре.
"Арестантский вагон, — мелькнула у меня догадка. — Прямое попадание".
Вокруг пестрели разноцветные бумажки, скрепленные булавками, тоненькие папки. Это были приговоры судов, определения трибуналов, кассационные жалобы, этапная переписка.
— Дима! — послышался слабый голос Андрея.
Я спустился к нему. Он сидел, держа в руках какой-то листок. Множество таких же листков было разбросано в воронке.
— Дай закурить… — попросил Андрей.
Я поколебался, но дал.
Андрей сделал глубокую затяжку, поморщился и прикрыл глаза.
— Плохо? — спросил я и вынул из его рук папиросу.
— Тошно… горит все, — ответил он. Равнодушие и усталость тлели в его глазах.
В воронку свалился возбужденный Геннадий.
— Гитлеровцы оседлали железную дорогу и шоссе, — прошептал он в отчаянии. — Никакого состава нет. Единственный паровоз разбит. Что делать?
— Ничего, — подал голос Андрей. — Чем хуже, тем лучше.
Геннадий недоуменно посмотрел на меня. Подбородок его подрагивал.
— Как это понимать?
Андрей судорожным усилием протянул мне листок бумаги, который держал в руке.
— Попробую стать им…
Я и Геннадий ничего не понимали, слова друга казались странными. Уж не помутился ли у него рассудок?
— Читай! Скорее! — поторопил Андрей.
И я прочел:
Прокурору Новосибирской области. Г. Новосибирск
Согласно Вашему No Р/2758 от 13 июня с.г. направляется этапом Кузьмин Никанор Васильевич, приговоренный по ст.58 п.8 УК РСФСР к высшей мере социальной защиты, бежавший из-под стражи и задержанный на станции Дебальцево.
При задержании Кузьмин оказал сопротивление и нанес смертельные раны ножом сотруднику управления.
Под направлением красовались соответствующие подписи.
— Ну и что? — удивился Геннадий.
— Буду Кузьминым, — пояснил Андрей.
Вначале
— Идите! Надо делать что-нибудь. Иначе провалим план.
Он был прав. И мы подчинились.
Дальше мы действовали по его указаниям. Нельзя было терять ни минуты. Шум боя приближался. Видимо, железнодорожный поселок был уже в руках врага. Мы вывернули карманы Андрея, извлекли из них все, кроме носового платка. Сняли часы. Вынесли его из воронки и уложили рядом с конвоиром, придавленным вагонной рамой. Киевскую препроводительную сунули в какую-то папку и подложили под труп бойца. Все? Да, все!
— Уходите, — шептал Андрей. Он был бледен, губы едва шевелились.
Я поцеловал друга, Геннадий пожал ему руку. Молча простились.
Пора было уходить. Мы побежали в разные стороны.
4. Первые дни
Две ночи я мучился в полусне и, лишь когда начинал брезжить рассвет, впадал в забытье. Оно не снимало ни усталости, ни тревоги, ни душевной боли. В который раз я уже убеждался, что ночь — плохой советчик, что она явно непригодна для утешительных мыслей.
Утром третьего дня хозяин дома притащил и показал мне инструкцию, изданную седьмым отделением фельдкомендатуры. Он содрал ее со стены какого-то дома.
— Надо знать назубок, — объяснил он свой поступок. — А то как бы не обмишуриться… Читай. Вслух читай.
Я стал читать.
Инструкция оповещала, что бывшие административные границы — область, район и даже волость (!) — остаются без изменений. Административные учреждения оккупантов создаются пока лишь в городах (общинах) и районных центрах. Город возглавляется бургомистром (городским головой). У бургомистра должны быть помощник и секретарь. Бургомистр подбирает помещение для управы и штат. В управе должны быть следующие отделы: регистрации жителей, приискания труда, жилищный, здравоохранения, хозяйственный, дорожный, полицейский и казначейский. Предписания фельдкомендатуры, местной и сельскохозяйственной комендатур для бургомистра обязательны. Бургомистры обязаны в трехдневный срок взять на учет все население по двум реестрам. Реестр "обывателей" — проживавших в городе или райцентре до 22 июня 1941 года, и реестр "чужих". В него входят прибывшие и прибывающие в населенный пункт после 22 июня. Сюда же включаются евреи, под буквой "Г", и иностранцы, под буквой "А". Все лица гражданского населения свыше шестнадцати лет должны иметь удостоверения личности. Русские паспорта, срок которых не истек, могут служить видом на жительство после регистрационной отметки в них. Не имеющим паспортов выдаются временные удостоверения личности. Номера регистрационных отметок и временных удостоверений личности должны соответствовать порядковым номерам реестров. Движение местного населения за пределами населенного пункта разрешается лишь владельцам специальных пропусков. От вечерней до утренней зари жители должны оставаться в своих домах. Лица, дающие приют в своих домах тем, кто не прошел регистрацию, подлежат расстрелу. Сходки и сборища на улицах города и в домах запрещаются. Плата за работу и цены на продукты и предметы обихода остаются на уровне 22 июня. Одна германская марка соответствует десяти советским рублям. Лица, хранящие огнестрельное оружие, подлежат расстрелу. Все улицы, площади, скверы, учреждения и предприятия, напоминающие советский режим и носящие фамилии советских деятелей, должны быть переименованы в недельный срок. Должны быть взяты на учет все инженеры, техники, десятники, врачи, фельдшеры, акушерки и квалифицированные рабочие. Все, занятые работой до 22 июня, обязаны явиться для получения службы в свои учреждения и предприятия… И так далее.