По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего
Шрифт:
Если дрессировать свою совесть, она будет целовать нас, — и когда кусает.
Разочарованный говорит: «Я слушал эхо, а услышал лишь похвалу».
Наедине с собою мы представляем себе всех устроенными проще, чем мы сами: таким вот образом мы отдыхаем от наших ближних.
В наше время познающему, пожалуй, легко почувствовать себя богом, воплотившимся в звере.
То, что любящему
Опасность счастья. — «Теперь всё служит на благо мне; теперь мила мне всякая судьба. Итак, кому охота быть моей судьбою?»
Не человеколюбие, а бессилие их человеколюбия мешает нынешним христианам предавать нас сожжению.
Вольнодумцу, этому «праведнику познания», ещё меньше по вкусу (претит его «праведности») pia fraus [36] , нежели impia fraus [37] . Отсюда его глубокое непонимание церкви, типически свойственное «вольнодумцу», — как его несвобода.
С помощью музыки страсти сами услаждают себя.
Закрывать уши даже перед основательнейшим контраргументом, коль скоро решение уже принято — это признак сильного характера. Словом, то и дело проявляющаяся воля к глупости.
36
благочестивый обман (лат.).
37
нечестивый обман (лат.).
Нет никаких моральных феноменов, а только моральное истолкование феноменов...
Преступник зачастую не дорос до своего деяния — он умаляет и порочит его.
Адвокаты преступника редко бывают настолько артистами, чтобы всю прелесть ужаса деяния обратить в пользу его виновника.
Наше тщеславие труднее всего уязвить именно тогда, когда уязвлена наша гордость.
Кто чувствует своё предназначение в том, чтобы смотреть, а не в том, чтобы верить, для того все верующие слишком шумливы и назойливы, — он сторонится их.
«Хочешь расположить его к себе? Притворись смущённой».
Непомерные ожидания, которые женщины связывают с плотской любовью, и стыд этих ожиданий заранее портят женщинам все перспективы.
Там,
Великие эпохи нашей жизни наступают тогда, когда мы обретаем мужество переименовать наше злое в наше лучшее.
Воля к преодолению аффекта есть в конце концов лишь воля к другому или нескольким другим аффектам.
Есть невинность восхищения: ею обладает тот, кому ещё не приходило в голову, что и им когда-нибудь могут восхититься.
Отвращение к грязи может быть столь велико, что оно воспрепятствует нам очиститься — «оправдаться».
Часто чувственность опережает рост любви, так что корень остаётся слабым и легко вырывается.
Тонкость в том, что, решив стать писателем, Бог выучил греческий, — и что он не выучил его получше.
Иной, радуясь похвале, обнаруживает этим только учтивость сердца — и прямую противоположность тщеславию духа.
Даже конкубинат развращён — браком.
Кто ликует даже на костре, тот торжествует не над болью, а над тем, что не чувствует боли там, где ожидал её. Притча.
Если относительно кого-либо нам приходится менять своё мнение, то причиняемые этим неудобства мы со всей строгостью записываем на его счёт.
Народ — это окольный путь природы к шести-семи великим людям. — Да, — и чтобы потом обойти их.
Наука уязвляет стыдливость всех настоящих женщин. При этом они чувствуют себя так, точно им заглянули под кожу или, что ещё хуже, под платье и убор.
Чем абстрактнее истина, которую ты хочешь преподать, тем сильнее ты должен обольстить ею ещё и чувства.
У чёрта открываются на Бога самые широкие перспективы; оттого он и держится подальше от него — чёрт ведь и есть закадычный друг познания.
Что человек собою представляет, начинает открываться тогда, когда ослабевает его талант, — когда он перестаёт показывать то, что он может. Талант ведь — тоже наряд; а наряд — тоже укрытие.
Оба пола обманываются друг в друге — это значит, что они, в сущности, чтут и любят только самих себя (или, лучше сказать, свой собственный идеал). Так, мужчина хочет видеть женщину миролюбивой, — а между тем как раз женщина по существу своему неуживчива, подобно кошке, как бы хорошо она ни выучилась выглядеть миролюбивой.
Сильнее всего наказывают за добродетели.
Кто не умеет найти дороги к своему идеалу, живёт более легкомысленно и дерзко, чем человек без идеала.