По ту сторону пламени
Шрифт:
— Вон она! — нашли. Холодная звезда вновь обозначает направление. Цепляясь друг за друга и стараясь не поскользнуться на гладких камнях, переходим на другую сторону: вода не достает и до колен. Холодная и быстрая, обдает ледяными брызгами и норовит сбить с ног. Девочка высоко подбирает оборванное платье, но все равно промокает до пояса. Жалуется:
— Есть хочу, — киваю: мой желудок тоже давно сводит от голода.
Лес редеет, рассыпается тонкими деревцами по долине. Река здесь разлита шире,
— Я вижу дорогу! — радуется девочка, когда шар замирает. Чем ближе, тем яснее различимы столбики на каменной изгороди, отделяющей ленту асфальта от полей. Один из столбов, обмотанный куском тряпки, отмечает конец пути.
— Успели, — констатирует Нина, когда я помогаю малышке перелазить через ограду. — Еще пара минут в запасе.
Девушка курит, прислонившись к камням и запрокинув голову к звездам. Пахнет не табаком. Я выдыхаю:
— Тени, что приходят за мной. Как их отогнать? Что они такое?
— Скорее, что ты такое, — дымом в небо.
— Хватит! — рявкаю, выдергиваю сигарету и комкаю, обжигая пальцы. — Отвечай! Иначе, клянусь, я выкину, что бы ты мне ни сунула, и буду преследовать тебя, пока они не вернутся, и тогда… — она им тоже нужна. Я вижу в ее прозрачных глазах и сладковатом запахе травки: Нина убегает.
Но не сейчас, сейчас шагает вплотную, от мнимой расслабленности не остается и следа. В ребро упирается острие стилета, ноздри щекочет аромат лаванды. Девушка шипит:
— Никакие ответы тебе не помогут. Ничего не поможет, даже обереги не спрячут надолго, а цена за них… Забудь! Ты родилась такой, и этого не исправить. Пойдешь за мной — будет хуже. Есть вещи страшнее тварей, уж поверь мне, — между темными бровями появляется горестный залом.
— Тварей?… Что может быть страшнее? — голос срывается, в горле комок. Пожалуйста, не оставляй меня так.
— Люди. Люди страшнее всего, — лезвие со щелчком возвращается в рукоятку. Нина отстраняется, но я перехватываю за локоть:
— Что я такое? — на секунду кажется — ударит. Но лишь смотрит устало. Высвобождает руку, щелчком подзывает шар со шлейфом мошкары:
— Вот. Только вместо мух — твари, и их ночь длится вечность. Просто… прячься получше. Убегай. Это все, что можно сделать.
— Я… у меня не выходит прятаться. Больше нет.
— Конечно, — мягко говорит Нина. — Ты сияешь как солнце.
— Я больше не могу, — крупная бабочка бьется о свет. — Я не могу… — рассказать ей, что я наделала. — Что будет, когда я остановлюсь?
— Я не знаю. Я никогда не останавливаюсь, — Нина оборачивается на светлеющий горизонт. — Оберег даст тебе фору в пару недель. Советую переехать и держаться подальше от осевых мест, тогда твари нескоро догонят.
— Осевых мест?
— Места трагедий. Ты их чувствуешь. Тебя
Закусываю губу, чтобы промолчать.
Я их создаю.
— Возьмитесь за столб. Мы возвращаемся. Крепко, нет, не так, — тянет притихшую девочку за платье, заставляя стать вплотную, кладет руки поверх наших. Выдыхает заклинание. — Теперь ждем.
— Те люди, которые страшнее теней. Они знают, как прогнать их? — шепчу. Нина слишком близко. Серые глаза широко распахнуты.
— Да. Но это и я тебе скажу: вспыхнуть, сжечь дотла тварей или погаснуть самой. В первом случае придут новые. Во втором — смерть.
— Должно быть что-то еще, — я не верю тебе. Не хочу верить.
Ночь превращается в яркий день, жара обрушивается пыльным покрывалом. Под пальцами вместо ржавчины лущится голубая краска: столб изменился. Я давлюсь несказанными словами.
— Ничего нет, — девушка лезет в рюкзак. Достает слипшийся конфетный ком — грязно-зеленый, с резким запахом полыни. Отламывает два кусочка.
— Вот, это восстанавливает иммунитет после контакта с мертвыми. Съешьте, или заболеете, — девочка безропотно сует конфету в рот. Я медлю.
Подчеркнуто равнодушный тон и — пристальный взгляд. Нина врет. Кладу свою часть в карман, к оберегу.
— Серьезно? Хочешь умереть от какой-нибудь простуды через неделю? Ешь, я хочу видеть. Мне не нужны проблемы, — поднимаю брови. — О, да ладно. Ты не сдашься так просто.
Волшебница истолковала мой жест по-своему. Фыркаю. Нет, конечно не сдамся. Я скорее вспыхну, чем погасну. Нашариваю звонкую мелочь, заколку, холодную колбу… мягкий кругляш стирательной резинки. Кладу в рот. Нина не замечает подмены.
— Выспись. Станет легче, — советует, уходя. Выуживаю и рассматриваю на просвет оберег: сургучная печать с символьным узором закупоривает склянку с серым порошком. Прах. Смеюсь и кричу вслед:
— Ты ведь только ради костей и пошла туда, верно?! Не для того, чтобы освободить их! Чтобы себя защитить! — Нина не отвечает, только шаг становится деревянным. Выдыхаю, глажу хрупкое стекло. Ладно. Ладно…
Не разбивать. Не открывать. Не повредить печать. Осевые места…
— Где мы? — девочка тянет за майку. Баюкает кисть: повязка черная от крови.
Мы на парковке, среди рядов раскаленных машин.
К Нине с лаем бросается собака.
— Привет, засранец. Что-то ты совсем свалялся, — девушка гладит пса. Дворняга скулит от счастья.
— Скоро узнаем, — там, где Нина уже не раз бывала. И будет снова, если повезет. Она исчезает за воротами, мы спешим следом.
— Твою мать, — выплевываю резинку. Не считая пса, улица в обе стороны совершенно пуста. Нинин знакомый виляет хвостом, но шарахается в сторону, когда я протягиваю руку.