По ту сторону пропасти
Шрифт:
– Вы обожаете лошадей, – заметила Нина, улыбнувшись.
– Да! – рассмеялся Григорий. – Признаться, я люблю их больше, чем людей.
– Ну, это вы хватили, – протянула Нина неодобрительно. – Люди тоже нормальные попадаются. Хотя реже, чем нормальные лошади, наверное.
Они снова – в который уже раз? – рассмеялись вместе, и Нина вдруг поняла, всё, пора. Иначе катастрофа. Цунами, буря и тайфун, вместе взятые. По-другому называется – «влюблённая Нинель».
Он, видимо, что-то такое почувствовал, потому что резко замолчал и посмотрел
Да что за чертовщина?.. Она же суровая циничная реалистка до мозга костей!.. Почему она так бестолково и покорно расплывается под его взглядом, словно ей шестнадцать, и в её крови, как пьяные матросы, бушуют необузданные гормоны?
Она медленно поднялась, словно выпутываясь из оков тяжёлого, дурманящего сна.
– Мне пора, Григорий, – сказала она вымученным бесцветным голосом. – Спасибо за прекрасно… за всё спасибо. Вы – очень интересный молодой человек, но мне действительно пора.
Он тоже поднялся и грустно улыбнулся.
– Почему-то мне кажется, что вы не захотите дать мне номер своего телефона, – тихо проговорил он. – Но я всё равно спрошу. Нина, вы не дадите мне номер вашего телефона?
– Нет, Гриша… – безрадостно ответила она. – Не надо этого. – Она боялась смотреть в тёмно-карие глаза. Она боялась не устоять. – Не надо. И провожать тоже не надо. Всего вам самого наилучшего.
Ей пришлось всё-таки взглянуть, иначе было бы совсем невежливо. И вообще трусливо.
– Вы тоже очень интересная, Нина… – в его глазах зыбкой тенью отражалось сожаление. – И необыкновенно красивая.
– Я?.. – искренне поразилась Нина. – Ну, смотря на чей вкус, – неуверенно хмыкнула она. – Впрочем, спасибо. До свидания.
– До свидания, – сказал Григорий, и стандартное прощание вдруг обрело в его устах истинный, пугающий, буквальный смысл.
Стараясь не думать об этом словесном парадоксе, она повернулась, и, насколько могла ровно, – с порванной-то босоножкой! – вышла из «Фрегата».
Прежде чем войти в свою квартиру, она несколько раз глубоко вздохнула. Голова всё ещё сладко кружилась, и в животе порхала целая туча бабочек. Сколько лет прошло с тех пор, когда она испытывала подобные ощущения? Десять? Пятнадцать? Сейчас ей тридцать один. А сколько могло быть Григорию с мелодичной грузинской фамилией Геловани? Двадцать два? Двадцать три в самом лучшем случае… Во сколько сейчас заканчивают ВУЗ? Вот то-то… Армией тут явно не пахнет. Да и брызжущая здоровьем, пахнущая чистой свежестью молодость – это нельзя подделать никакими современными ухищрениями. Он совсем ещё мальчишка, богатый, красивый, и как пить дать, избалованный женщинами.
Она невольно вспомнила его очаровательную улыбку, тёмный румянец и смущённые глаза. Всё это никак не вязалось с образом мачо-красавчика…
А, пустое!..
Она снова тяжко вздохнула. Всё, проехали. Серия «про богатых» всё-таки
– Где тебя носит? – донёсся из кухни знакомый, вечно недовольный голос. – Время – обед, а её не дождёшься. Всё давно остыло.
Мама очень не любила, когда Нина не появлялась на обед. Обед в мамином понимании был патриархально священен.
Нина сбросила порванную босоножку и наклонилась, чтобы снять вторую.
– Вот, умудрилась ещё и обувь порвать! – мать появилась в коридоре, в своём любимом, затёртом чуть не до дыр цветастом халате, который ей когда-то сшила Нина на Восьмое марта. – Такие деньжищи – и всё на ветер, и всё на эти бесовские тряпки! Нина, когда же это кончится, Христа ради?
– Здравствуй, мама, – сказала Нина. – Ничего страшного, завтра отнесу в починку.
– В починку, – проворчала мать и, тяжело повернувшись, снова ушла на кухню. – Вот непутёвая девка, Господи прости…
Нина снова вздохнула, повесила сумку на крючок в гардеробе. Хмуро взглянула на своё отражение в зеркале на дверце шкафа. На неё так же хмуро уставилась невысокая изящная женщина с большими тёмными, как спелая чёрная смородина, чуть раскосыми глазами. Она вгляделась в себя, пробуя улыбнуться так и этак, наклонила голову к плечу, повернулась и посмотрела чуть искоса, вполоборота. Перебросила туда-сюда косу. «Необыкновенно красивая»… Что за бред? Даже её первая страстная любовь в медучилище, Васька Старостин, никогда не называл её красивой. Симпатично-необычная, восточно-загадочная, это было, и до Васьки и после. Но «необыкновенно красивая» – это как-то, простите…
В груди снова стало тесно и сладко, Нина яростно помотала головой, прошла в свою комнату и упала на кровать, застеленную стареньким клетчатым покрывалом. Впереди целых четыре свободных дня. Нина отработала за себя и за сменщика Витьку Косарева, слёзно умолившего её дать ему отгулять на свадьбе лучшего друга. Ну что ж, отгулял, теперь пусть поработает… а она поедет в Родняки к Ирке.
Обе её лучшие подруги, Аня и Ира, проживали не где-нибудь, а в поселении Родовых поместий со странным названием «Родняки». По идее, ей тоже очень хотелось проживать именно там. Но не получалось…
Нина вздохнула, поднялась с кровати, открыла шкаф и достала домашнюю майку и длинную юбку из лёгкой, воздушной ткани. Переоделась и придирчиво разглядела брючки и топ. Действительно, не испачкались. Всё равно лучше бросить в стирку… Но неохота натыкаться на ворчащую маму, которая, как минимум, до завтрашнего утра не простит ей порванной босоножки!..
Ладно, потом…
Она свернула вещи и положила на стул около старенького, кое-где подлатанного письменного стола, за которым делала ещё школьные уроки. Нина усмехнулась печально и потрогала шляпку гвоздя, торчащую сбоку стола. Наверное, она так и состарится вместе с этим столом и прочими предметами обстановки, среди которых прошло её бесцветное детство и юность.