По ту сторону пропасти
Шрифт:
Вот попробуй, скажи ей, что телефон специально выключил, чтобы не доставала… Опять придётся врать…
– Мам, я же говорил. Мы с друзьями искали приличное недорогое кафе – дипломы обмыть. А телефон разрядился – я про него забыл.
– Мы уже говорили об этом, Гриша, – с чуть заметным, еле уловимым оттенком недовольства, сказала мать. – Если бы ты попросил, хотя бы намекнул нам с отцом…
– Мамулечка, это не обсуждается, – он быстро поцеловал бархатистую смуглую щёку и чуть потёрся о неё своей. Это всегда действовало безотказно. Тамара Георгиевна улыбнулась и заметно расслабилась, смягчились черты красивого властного лица. Возраст и прекрасный уход
Они вместе вошли в просторный холл белого особняка в стиле «таунхаус». Перетекающие друг в друга жилые уровни, сложная геометрия стен – одна из них и вовсе напоминала наполненный ветром парус, плоская крыша – непременный атрибут современности, балконы и террасы с лёгким металлическим ограждением, и, конечно – стекло, много, много стекла. Расстарались архитекторы, выписанные аж из Германии. Над ландшафтом трудились свои, местные. Отец Григория и дизайнеров выписал бы откуда-нибудь из Европ, да вот климатические условия подкачали… Приморье – хоть и самый южный в России регион, отнюдь не баловал своих жителей мягким покладистым климатом. Поэтому Эдуарду Михайловичу Геловани, основателю и владельцу крупного приморского банка «Восток», скрепя сердце, пришлось довериться всего лишь самой престижной владивостокской фирме ландшафтного дизайна. На вкус Григория, и без того маленький участок в десять соток был чересчур отягощён хвойниками и камнями, что только подчёркивало довольно холодный облик здания и его чужеродность окружающей – гораздо более скромной, природе.
Но кто бы Григория спрашивал…
Он с детства мечтал стать архитектором и ландшафтным дизайнером, разводить породистых лошадей, но родители ничего не хотели об этом слышать. Правда, орловского рысака ему всё же подарили, в честь окончания лицея с золотой медалью, но коня приходилось содержать на частной конюшне в двадцати километрах от города; так что видеться с любимым Раджой и заниматься с ним удавалось редко, от случая к случаю… По вечерам в глухой тоске он смотрел на городские огни за окном и вспоминал, как ветер свистит в ушах, и кружится от лихого счастья голова, когда он несётся верхом на коне по полю, почти распластавшись по могучей чёрной шее. Как ему хотелось порой жить в конюшне и спать на охапке соломы рядом со своим любимцем!..
Но Григорий рос воспитанным, неконфликтным и послушным парнем. И с затаённой грустью, после окончания лицея поступил на юридический и проучился три курса, прежде чем окончательно возненавидел юриспруденцию. И себя самого заодно. Его мягкость и, как он небезосновательно считал, бесхребетность, требовали срочного вмешательства.
Впервые в жизни, холодея от страха, он предстал перед всемогущим отцом и заявил, что хочет в армию, а ещё лучше на флот. И прежде чем Эдуард Геловани, который уже начал подниматься угрожающе из-за массивного рабочего стола чёрного дерева, успел хоть что-то сказать, Григорий, насколько мог хладнокровно, напомнил, что все его предки по мужской линии со времён Екатерины служили офицерами в русской армии, прадед погиб командиром батальона в Великую Отечественную, а дед служил во флоте и остался в Приморье после службы. И он, Григорий, хотел бы быть достойным своих предков.
После этого, смиренно потупив глаза, он добавил, что нуждается в большей самодисциплине и организованности, хочет укрепить тело и закалить дух. А после службы закончить университет.
Он хорошо подготовился, и почти наверняка знал, что сумеет убедить отца. Он поставил на отцовское тщеславие
Удар попал точно в цель. Эдуард Михайлович так и замер с открытым ртом, совершенно не зная, что сказать на пламенную речь единственного отпрыска. И цепким тяжёлым взглядом уставился сыну прямо в зрачки. Григорию тогда показалось, что прошла вечность, и все его мышцы превратились в кисель… но он выдержал. Отцовский сканер-рентген сумел бы высветить малейший признак вранья и неуверенности. Поэтому Григорию пришлось предварительно самому поверить во всё, что он наговорил.
Наконец,, Эдуард Михайлович грузно опустился в кресло, и единственное слово упало, как камень:
«Иди».
И Григорий понял, что первый раз в жизни добился своего.
– Мама, разве ты не в городе сегодня? – спросил Григорий, переобуваясь.
Мать собиралась сегодня в салон красоты, прихорошиться дополнительно к предстоящему банкету в честь блестящего окончания университета сыном. Вот достойный повод для парадного выхода царской четы!
– А, – мать раздражённо махнула унизанной кольцами рукой. – Жанна что-то приболела, а все остальные меня не устраивают. Руки не оттуда растут… Если завтра она не выйдет, придётся ехать на Русский к Лене Строковой. Вот ещё морока. Как тебе машина, Гришенька?
– Хорошая машина, – ответил Григорий, и в памяти тут же всплыло, как отреагировала на эту машину Нина Саблина, его странная новая знакомая с непроницаемыми японскими глазами. – «Ягуар», однако! – и засмеялся.
– Не нравится? – прищурилась мать довольно холодно, уперев руки в бёдра. – Отец в салоне делал предварительный заказ на эту модель. Мы ждали её два месяца, между прочим, сын. Готовились!
Осторожнее, Григорий, услышал он где-то внутри тихий предупреждающий голос. Он настолько привык к этой фразе, что она автоматически воспроизводилась у него в голове, как только в атмосфере начинали сгущаться тучи.
– Ну что ты, мама, – улыбнулся он как можно мягче. – Я в восторге. Просто… трудно привыкнуть к тому, что у тебя теперь собственная машина. Да ещё «Ягуар».
– У Геловани всё должно быть самое лучшее, – констатировала мать без тени иронии. – Пойдём обедать, – добавила она уже спокойнее. – Дина уже накрыла на стол. Иди, умывайся и в столовую.
О, Господи, она ещё и обед успела организовать!
Совсем плохо. Если попробовать отказаться от обеда, начнёт допытываться, где и что он ел… и с кем. Придётся выкручиваться… а то и снова лгать. Лгать Григорий ненавидел и совершенно не умел. А образ удивительной незнакомки, лежащей на асфальте и спокойно глядящей в небо, ему хотелось спрятать и уберечь, как драгоценную икону от воинствующих большевиков. Это точно не для мамы…
Григорий любил родителей. Но иногда задавался крамольным вопросом: любили ли они его?.. Кем он являлся для них на самом деле? Послушным сыном, образцовой вывеской для демонстрации деловым партнёрам и сильным мира сего? Будущим наследником, которого ещё натаскивать и натаскивать, чтоб не дай Бог, не растранжирил потом накопленное добро? А может, надо было так – иметь ребёнка, чтобы… чтобы что?..
Лучше остановиться здесь. Как всегда. Опасная зона. Знак «Возможен камнепад»…
– Гриша! Григорий, ты где? – в мамином голосе металлически звенькнуло недовольство.