По ту сторону пропасти
Шрифт:
Впрочем, как раз в юности, точнее, сразу после окончания училища, Нина совершила величайшую дерзость в жизни – поехала с подругой Анькой автостопом через всю страну к черноморскому побережью. К дольменам – таинственным памятникам – хранителям древних знаний.
Она снова усмехнулась и зябко обхватила себя руками, вспоминая, как орала на неё мать, когда узнала про автостоп. Она чуть не выгнала её из дома. Папа тоже ругался потихоньку, но что там папа, её тихий, добрый, робкий папка, всю жизнь проживший в маминых ежовых рукавицах… Папа давно превратился в собственную тень.
Нина пока держалась.
А
Нина поморщилась. Шли годы, а ничего больше не менялось… Изматывающие дежурства, смешные копейки вместо зарплаты… Она как-то попробовала устроиться в платную клинику, по давнему знакомству, ухаживать за пациентами-толстосумами; кошелёк сразу стал заметно потолще, но душа прямо-таки взвыла… Иногда ей приходилось чуть не силой отбиваться от очередного слюнявого от похоти стареющего «папика», уверенного, что за его деньги к нему в кровать прыгнет любая сестричка – только пальцем помани…
Она не продержалась и полгода, вернулась в родную дежурку второй городской больницы. До сих пор помнились счастливые лица и медвежьи объятия её напарников-мужиков, которые на радостях подбросили её так, что она чуть не врезалась в потолок. Она ненавидела эту собачью, нечеловечески напряжённую работу, но обожала свою команду: Витьку, Андрея и Димку – в чём-то таких же изгоев, как и она, и в то же время самых светлых и добрых людей в её жизни… не считая двух закадычных подруг Аньки и Ирки.
В коридоре послышались мамины тяжёлые шаркающие шаги. Нина замерла. Только бы не зашла… Она нервно скомкала в кулаке подол юбки. Вдруг навалилась усталость, выслушивать мамины претензии не было сил… А когда сил на терпеливое добро не оставалось, Нина начинала огрызаться, словно собака, загнанная в угол. Это всегда приводило к тяжким и печальным последствиям. Мамины истерики походили на кликушество, обильно сдобренное религиозным соусом. Не всякие нервы, даже такие закалённые, как у дочери, могли такое выдержать. Обычно в такие времена Нина отсиживалась у Аньки в квартире, порой по несколько дней. Но нынешняя весна положила и этому конец. Аня сдала квартиру молодой семье и переселилась в Родовое поместье…
А в начале лета вышла замуж.
Мамины тапки прошаркали в большую комнату, и Нина медленно выдохнула, с облегчением закрыв глаза. Подождала ещё немного, пока в комнате не забормотал телевизор. Тогда, подхватив сброшенную одежду, она осторожно прокралась в ванную и торопливо задвинула щеколду. Уф-ф…
Она открыла воду, плеснула в лицо несколько ледяных горстей, и наваждение по имени Григорий Геловани окончательно рассеялось и лопнуло, словно радужный мыльный пузырёк. Нина тщательно намылила руки и снова взглянула на своё отражение в зеркале над раковиной. Беззвучно и горько усмехнулась.
Очи чёрные…
И тоска тоже чёрная.
Эта самая тоска потихоньку глодала её вот уже почти два месяца. Нина ненавидела себя,
Из-за этого она вот уже пол-лета просидела в городе. Вот и июль уже за пыльным окном, которое всё недосуг помыть… И даже день рождения так и остался неотмеченным, незаметно улетел в жаркое марево последним июньским днём. А ведь они с девчонками на её «денюху» всегда собирались у Ирки на поместье, и всё проходило буйно и весело, как любила Нина.
Она вообще была бесшабашно весёлой… Когда-то.
Но всё изменилось. Как-то резко, болезненно изменилось, словно жизнь взбрыкнула, как норовистый конь, и Нина, беспомощно молотя по воздуху руками, глупо вывалилась из седла в придорожную пыль.
Её Анька изменилась. Стала почти неземным, потусторонним для Нины существом. Счастливым… Настолько счастливым, что Нина совершенно перестала её воспринимать. Это было так неожиданно больно, что ошеломлённая Нина задыхалась, как выброшенная на берег рыба. Когда они обе были одиноки и предоставлены самим себе, всё шло нормально, сложности и перипетии непростой жизни подруги отзывались сочувствием и состраданием в Нининой душе. Она спешила на помощь, она была нужна. Вместе они справлялись. Со всем справлялись. Справились и с нелёгкой Аниной любовью. И вот, теперь, Аня замужем, на поместье и ждёт ребёнка…
А Нина… а Нина… а где, собственно, Нина?.. Кто это вообще?..
Нина не выдержала и всхлипнула. Плечи свело острой тоской. Она прижала мокрые пальцы к горячим глазам и замерла, внутренне схлестнувшись сама с собой в жестокой схватке. Схватка, как всегда, получилась бурной, но короткой. Нина закрыла кран, вытерлась. Ком сброшенной одежды полетел в машинку.
С неестественно прямой спиной она вышла из ванной.
Похоже, опять она не поедет завтра в Родняки…
Глава 2
Гравий чуть слышно хрустел под колёсами глянцево-чёрного «Ягуара», который мягко прокрался на крытую мощёную площадку, обсаженную живой изгородью из туи, и пристроился около весьма женственной машины электрически-синего, режущего глаз колера.
Мама дома, подумал Григорий и слегка нахмурился, побарабанив пальцами по кожаной оплётке руля. Это странно и не очень-то кстати. А, ладно, что-нибудь сообразим…
Мать встретила его в дверях, как всегда, величественная, пахнущая жасмином и уверенной женской силой.
Иногда при виде матери Григорию вспоминались строки из Руставели:
Как прекрасное алоэ в золотых садах Евфрата,
Восседала на престоле та, чьи брови из агата.
Как рубин, уста горели, лик был светел, как кристалл,
Ни один мудрец афинский красоты такой не знал.
Кто бы дал больше сорока этой роскошной женщине? А ведь ей за пятьдесят…
– Григорий, ну, наконец-то! Ты что так долго? Почему не отвечал на звонки?