По ту сторону стаи
Шрифт:
В комнате повисает тишина. Лена переводит дух. Она очень кратко, но точно обрисовала историю моей Семьи. У самой у неё было что-то похожее. Истории всех Семей имеют подобные эпизоды, хотя бы раз в несколько поколений. Не потому, что мы поголовно глупцы, а потому, что люди, как ни крути, всё-таки периодически умнеют. Именно поэтому мы считаем честью присягу хозяину. По сути, мы служим не человеку, а силе и идее.
В комнату, стараясь быть незаметным, пробирается карлик и с поклоном забирает чайную посуду.
– Знаешь, Монфор, он тоже хочет жить, - с насмешкой говорит Лена, показывая на подменыша.
–
Монфор молчит.
– Ты имеешь право мстить мне, - говорит ему Лена.
– Почту за честь сойтись с тобой в поединке. Выбери место, время, и с кем ты хочешь драться - со мной или Анри.
Лена целует меня в щёку и, кивнув, быстро выходит.
В комнате тишина.
Я опять одна. Дедушка, отец... Винсент, дорогой... Наверное, хорошо, что у нас нет детей. Нам было не до них. Что стало бы с ними? Тайные подвалы чужих домов - вместо родового имения, копия приговора Внутреннего Круга, хранящаяся между страниц школьного учебника - вместе с фотографией из газеты, косые взгляды безродной швали отовсюду, куда ни кинь?
Я лежу и смотрю в потолок. Паутина в углах чуть колышется от сквозняка. Чужой потолок чужого запущенного дома. Дедушка, милый, знали ли вы, что много лет спустя ваша Ядзя будет обретаться здесь, а не в пропитанных силой веков старинных комнатах усадьбы, и что самой усадьбы уже не будет? Вы научили меня всему, что я умею. Властвовать и подчиняться. И вы одобрили бы то, как я живу. Вы порадовались бы, если бы могли видеть, как я не издала ни звука, когда раскалённое докрасна тавро палача коснулось моей кожи.
Чёртово Межзеркалье. "Приговаривается к пожизненному заключению". Я вспоминаю тяжесть цепей в суде и то, как они врезаются мне в руки, множество лиц, слившихся в одно, гул голосов, переходящий в рёв шторма под стенами крепости Утгард. Вы гордились бы мной, дедушка. Я верну то, что должна. Я сделаю всё, чтобы стать прежней и засыпать в СВОЕЙ комнате, под присмотром СВОЕЙ выдрессированной горничной, как когда-то засыпала под присмотром кормилицы в накрахмаленном чепце, не рискуя в любую секунду попасть в схлопывающуюся парализующую ловушку, расставленную для меня каким-нибудь недоношенным "покойником"-полукровкой. И я буду идти до конца.
Тёмные ели парковой аллеи. Маленькая вересковая пустошь между скалистых утёсов. Проклятые хлопья снега, беззвучно покрывающие руины усадьбы. С тех пор я ненавижу снег. Рухнувшая опёка владетеля и кровь тех свиней, которые пришли покопаться в едва остывших угольях. Вы хорошо учили меня, дедушка, и эти свиньи нашли лишь свою смерть, когда я утопила их в собственном поганом дерьме. И буду топить, пока жива.
Я смотрю на стажёра. Ему не понять. Быть может, только пока не понять.
Эдвард потерянно сидит и смотрит в окно. Конечно, он ненавидит Лену Легран. Всю жизнь ненавидел. Он вспоминает, что почувствовал, когда в пансионе увидел в утренней газете её портрет - она тогда была признана виновной и осуждена на пожизненную ссылку в Межзеркалье. И, тем не менее, в чём-то она права. И она готова принять его вызов, если он потребует... как это говорится... сатисфакции. Что ж, так
И вдруг Эдвард спохватывается. Он вспоминает, где находится и что происходит. В самом деле, они ведь не на Трафальгар-сквер встретились и не у кого-нибудь в гостях. Кругом враги. Может быть, это ловушка или предлог...
– Эдвард сам себя обрывает. Он хочет додумать: "чтобы меня убить", но понимает, что это глупо. Хотели бы - убили бы давным-давно.
Эдвард не дурак и догадывается, что он им зачем-то нужен. Но вот зачем? Если бы он был, например, своим другом Джеймсом Райтом, то было бы ясно, что его просто хотят перетянуть на другую сторону. К слову сказать, когда-то, до войны, Джеймс ненавидел, когда с ним заговаривали на тему пастухов, волков, стяга из звериной шкуры и прочего, не веря в "эти байки" ни на йоту. Ещё бы: заполучить Райта было бы не шуткой. Тем более что всё это оказалось правдой - так мало ли, на что ещё способен человек с такой судьбой? Не говоря уже о том, что глава Сектора - не рядовая фигура. Но какую ценность представляет именно он, Эдвард Монфор, он не понимает. Обладающий весьма и весьма посредственными способностями младший стажёр Сектора, который иной раз и шагу ступить не может, чтобы не напортачить - зачем он этому новому хозяину, кем бы тот ни был?
Эдвард задумывается. Сколько он не перебирает - видит только недостатки, а не достоинства. Ну, если не считать, конечно, того, что в его семье всё-таки не было полукровок, как бы хорошо к ним не относились. И то, что его фамилия, как ни крути, произносится всё-таки "де Монфор" а не просто "Монфор" и восходит к Меровингам. Но, сколько Эдвард себя помнит, в его жизни это не играло никакой роли. Возможно, учись он в какой-нибудь крутой закрытой школе, всё было бы иначе. Эдвард усмехается. Он - и в крутой школе, особенно с их доходом! Нелепица, да и только! К тому же с его характером он бы там и недели не протянул.
Эдвард вспоминает о родителях, и внутри у него, где-то глубоко-глубоко, начинает ворочаться червячок сомнения.
Этот червячок появился тогда, когда Эдвард закончил свою обычную, ничем не примечательную школу и пришёл в Сектор. Он встречался со многими людьми и замечал иногда, что некоторые как-то странно смотрят на него, а некоторые так и вовсе откровенно мрачнеют, узнав его фамилию. Если бы все эти люди были преступниками, он бы не удивился. Но многие из них работали в самом Секторе, многие в канцелярии Круга, некоторые были просто добропорядочными гражданами, и червячок всё рос и рос и периодически просыпался, напоминая о себе. А потом Эдвард узнал кое-какие подробности о жизни Симона и Элис Монфор, точнее, об их работе, и понял с совершенной ясностью: он не хочет быть таким, каким его всегда мечтала видеть тётя, уронив вязание на колени и вытирая текущие из-под очков слёзы. Он не хочет быть похожим на своего отца.
Тогда ему стало страшно. Он никому ничего не сказал и первый раз в жизни напился до беспамятства. Потом, обругав себя слабаком и безвольным негодяем, он загнал эту мысль как можно глубже на задворки подсознания. И вот сейчас она выползла снова, разбуженная резкими словами Лены Легран.
Конечно, были и люди, для которых Симон и Элис являлись героями. Одним из них был мистер Дориш.
Но беда в том, что Эдвард не хотел быть похожим и на мистера Дориша.