По ту сторону стаи
Шрифт:
Так далеко, как только может человек быть далёк от реалий этого света.
Долорес помогает хозяйке одеться. Мельком она видит ещё татуировку - несколько еле видных, полузатёртых рунических символов, чуть пониже ключицы - утгардские номера, выколотые синей тушью. А, может быть, и не тушью - иначе почему хозяйка не свела их и теперь носит только закрытые платья? Но она понимает, что следы, оставленные жизнью на теле этой женщины - ничто по сравнению с тем, как исковеркана и искажена её душа, похожая
– Не трясись, Долорес, - усмехается хозяйка.
– Иди оденься.
– Миледи, у меня нет ничего... только это платье и ещё два...
– Значит, пойдёшь так, - резко прерывает Лена. И смотрит пристально из-под тяжёлых век; Долорес кажется, что она видит её насквозь, ей не по себе от этого взгляда, нехорошего, сверлящего, и она понимает, почему кухарка радуется хотя бы тому, что они обе принадлежат не миледи Лене.
– Купим ей что-нибудь, - говорит хозяйка.
– Шевелись, Долорес.
Долорес забегает вперёд и придерживает дверь в холл, где на стене тускло блестит сквозное зеркало, к которому раньше и подходить-то близко боялась; предвкушение чего-то особенного пьянит, будто шампанское, и она чувствует, как радость зарождается и бурлит где-то у неё внутри, как игристые пузырьки. Впереди - уже не Близзард-Холл, это - внешний мир. Тот самый внешний мир, который Долорес с такой тоской наблюдает из окна и который начинается прямо за деревьями парка.
Близзард поворачивает кольцо, и зеркальная гладь превращается в подобие глади озёрной. Хозяйка, как тогда, берёт её за руку, прижимает к себе, и последнее, что Долорес чувствует перед тем, как они уходят за зеркальную изнанку - это щекочущие ворсинки горностая, ласково и весело трепещущие на лице.
Магазин "Необходимые вещи" работает, так же, как работал и пять, и двадцать пять лет назад. Так же, как работал, и будет работать при любом порядке. Мадам Пьеро - вне этого. Её дело - одевать дам, которые способны рассчитаться звонкой монетой.
В магазине пусто, она видит нас и кланяется. Я бросаю ей тяжёлый кошелёк и выталкиваю вперёд Долорес.
– Всё, что надо для камеристки. Разберитесь сами, - говорю я.
– Просто и со вкусом.
Мадам Пьеро кивает и уводит девчонку в глубину магазина. Там, видимо, поручает дело помощнице, а сама стремительно возвращается. На её полных щеках румянец, и она запыхалась.
– Леди Монфор, леди Легран! Какая честь для меня!
– бормочет старая дура. Научилась уважению. Вот и правильно.
– Горячего вина, - прерывает её Лена не допускающим возражений тоном.
Мадам Пьеро приносит нам по бокалу глинтвейна и оставляет одних.
– Знаешь, что я думаю обо всём этом?
– спрашивает Лена, и лицо её искажается.
– Как бы низко перед нами не приседала вся эта полукровая шваль, в головах у них всё равно то же самое. Чёртовы утгардские шлюхи.
– Ты забыла ещё один вариант. Чёртовы утгардские убийцы, - продолжаю я, чувствуя, как во мне поднимается глухая ярость.
– А наши дети всё равно
Я перевожу дух. Лена молчит.
– Легран, мы никогда не станем до конца теми, кем являемся по праву рождения. Значит, мы должны оставаться сами собой.
Она усмехается.
– Значит, в Шотландию, Близзард?
– В Шотландию, Легран.
Запах новой материи и глинтвейна. Чьи-то голоса в примерочной и шорох ткани. Я болтаю жидкость в бокале, так, что она едва не выплёскивается на пол и на меня. Время словно замедляется, и глинтвейн похож на масло, вязко размазывающееся по стенке.
К нам выходит Долорес. Она одета во что-то чёрное, простое, но элегантное. Что именно, мне наплевать.
Мы разворачиваемся и, сопровождаемые мадам Пьеро, делающей книксены, выходим под летящий снег.
Это не просто прогулка. Это обход территории. Демонстрация силы - назло всему свету. Мы здесь. Мы живы. И горе побеждённым.
Улица Фонарщиков почти пуста. Долорес даже кажется, что некоторые, завидев их, исчезают. Другие отходят в сторону и склоняются в подобострастном поклоне.
Но не это занимает внимание Долорес. Вся улица полна чудесными магазинчиками с необычайными, совершенно волшебными вещами, которые можно увидеть разве только в антикварной лавке или в экзотических товарах. Поэтому Долорес крутит головой и то и дело отстаёт, рискуя нарваться на неприятности.
И, тем не менее, она не может не замечать, какое выражение принимают лица некоторых людей, когда они проходят мимо. Испуг. Смущение. Ненависть. С таким же испугом в глазах смотрели на неё две молоденькие продавщицы в том одёжном магазине. Они ничего не спросили у неё. Всё было понятно по их лицам.
Они проходят мимо лавки, за стеклом которой яркие футбольные мячи в сетке, собранная палатка и манекен в лыжном костюме, только вот незадача - одна лыжная палка куда-то подевалась, и манекен сжимает в варежке пустоту. Спортивные товары, должно быть, - догадывается Долорес, вот только почему бы хозяевам хотя бы разок не помыть витрину - она такая грязная, что скоро и видно не будет, чем вообще тут торгуют. В это время какой-то человек, с ног до головы закутанный в тёплое пальто и пушистый вязаный шарф, отделяется от витрины и медленно идёт им навстречу. Вдруг он вздрагивает и застывает на месте, и Долорес видит, что это милорд Эдвард.