По ту сторону Венского леса
Шрифт:
Впервые он увидел Марику в селе Епископия Бихора, под Орадей. Он приехал тогда на каникулы домой, окончив первый курс политехнического института в Шарлоттенбурге.
Его отец был одним из самых видных инженеров-химиков в Ораде. Он мечтал о том, что сын его тоже станет инженером. Поэтому в 1939 году, когда Илиуц окончил гимназию, отец отправил его в Германию, чтобы Илиуц получил там специальность инженера.
Приехав через год домой на каникулы, Илиуц познакомился с Марикой. Она работала учительницей в селе, недалеко от Оради. Когда он встретил ее с полным подолом
— Здравствуй, дочь осени!
— Вы ошибаетесь, я всего-навсего дочь чабана Фери, — засмеялась Марика, протягивая ему гроздь винограда.
Они подружились. Он навещал ее каждый день, и они бродили вместе по холмам, по берегу Криша. Осень улыбалась им гроздьями винограда, запахом нив, прохладной водой реки.
Это была их первая и последняя осень…
С тех пор многое изменилось. Госпожа Илиуц заключена в концентрационный лагерь, так как она была еврейкой, старший Илиуц умер от сердечного приступа.
Молодой студент не вернулся в Орадю. По матери Илиуц был евреем. Если бы об этом стало известно, он тоже попал бы за колючую проволоку. Когда он закончил институт, положение стало еще более серьезным. Все выпускники-иностранцы, получившие образование в Шарлоттенбурге, должны были вступить в вермахт и отправиться на фронт в Россию.
Перед защитой диплома предоставлялся отпуск на 20 дней. Товарищ Илиуца Рэдуникэ, румын из Олтении, пригласил его погостить к себе, в Бухарест, зная, что в Ораде у Илиуца никого не осталось. Илиуц принял приглашение, но, когда истекли 20 дней отпуска, Рэдуникэ вернулся в Шарлоттенбург один. Его друг исчез.
Так молодой Илиуц летом 1943 года оказался в румынской армии. Он явился в один из призывных пунктов Бухареста как беженец из Оради и попросил принять его в армию. Документы у него были в порядке, а о том, что он уклонился от мобилизации в вермахт, рассказывать было необязательно.
Ему предложили поступить в школу офицеров запаса, но он отказался, да к тому же его командир, младший лейтенант Сасу, настаивал на том, чтобы Илиуца оставили у него писарем.
И вот теперь здесь, на шоссе Жиану, растянувшись между цветущими кустами роз, он почувствовал тот же знакомый запах осени. Он невольно прошептал:
— Здравствуй, дочь осени!
— Ты что, философ, со звездами разговариваешь? — спросил Наста.
— Нет, Наста, сам с собой.
— Вот это уж нехорошо, инженер, это значит, что твоя душа переполнена тяжелыми думами и надо поделиться с кем-нибудь, а не разговаривать сам с собой! Так что же тебя тревожит, браток?
— Ничего, я решаю простое уравнение с одним неизвестным.
— ?!?
— Да, да, с одним неизвестным. И это неизвестное — жизнь, такая, какой она будет!
Наста посмотрел на него долгим взглядом и, повернувшись на другой бок, сказал:
— Прежде всего нам нужно расквитаться с фашистами, а потом уж мы будем искать неизвестное в твоем уравнении. А сейчас — давай спать, видишь, уже рассветает, а днем нам опять, наверное, придется немного
Долго не мог заснуть и Роман. Он думал о доме, о Марии, о родителях. Ведь до них, до Бэнясы, рукой подать. И все-таки он не мог их видеть. Там враг! Подумать только, враг и фронт здесь, в Бухаресте! И батарея стоит на шоссе Жиану! У этого куста роз, может быть, всего три дня назад целовалась какая-нибудь парочка или старики вспоминали под звон колоколов о своей молодости, а сегодня…
Роман вспомнил, сколько раз раньше, возвращаясь домой с работы в гараже, что возле Пьяца Викторией, он всегда обходил скамейки, где целовались парочки. А сколько раз, когда его не видел полицейский, рвал розы, раня о шипы пальцы, и относил цветы Марии, своей соседке по дому.
Сейчас он тоже сорвет одну! Он понюхал розу, погладил ее рукой и положил в карман гимнастерки. Когда прогонят гитлеровцев из Бэнясы, он откроет дверь своего дома, стиснет в объятиях Марию… Впрочем, нельзя: Мария теперь на седьмом месяце… Ну тогда он просто войдет в дом и даст ей эту розу…
«На вот, Мария, это тебе. Ты жди. А мне надо уходить. Нам еще надо рассчитаться с фрицами, а когда все это кончится, я больше никуда не уйду. И ты больше не будешь служить у хозяев. Заботься о мальчике — я знаю, что у нас будет сын, мы вырастим его смелым, отдадим в школу и…»
Возле орудий остановился мотоцикл.
— Где командир? — спросил человек, сидевший в коляске.
— Дальше, на первой линии.
— Не знаете ли вы, где находятся зенитчики, прибывшие из Джулешти?
Голос Роману показался знакомым. Он приподнялся, опершись на локоть, и в предрассветном утреннем тумане увидел Георге.
— Товарищ Георге, мы здесь!
— Роман, это ты? Вот хорошо! Тогда ты сам доложишь командиру, мне нужно еще успеть в Попешти-Леордени. Мы ждем приказа. Может быть, придется брать с боя аэропорт.
Наклонившись поближе к Роману, он прошептал:
— Передай вашему новому командиру, что завтра на рассвете к нему придут два батальона вооруженных рабочих, чтобы поддержать вашу атаку.
Ровно в четыре часа из штаба прибыл младший лейтенант Арсу. Батарея была включена в бронеотряд, который занял позиции по ту сторону фонтана Миорицы, при въезде в Бэнясу.
Бесшумно перевозя орудия по асфальту, зенитчики установили их рядом с 1-й танковой ротой. К рассвету орудия были замаскированы ветками шиповника, автомашины укрыты в рощице у прудов.
Примерно в то же время подошли и два батальона рабочих — вооруженные винтовками мужчины всех возрастов и несколько женщин. Молча, пригнувшись, они проходили куда-то вперед, туда, где еще с вечера окопалась пехотная часть.
Наступил день. Солнце купалось в чистой воде прудов. На Бэнясское шоссе вышло несколько маленьких рыболовов в рубашках и белых штанах. На плечах они несли длинные удочки. Дети остановились у пруда. Но не успели они забросить свои удочки в воду, как появился дозор. Солдаты велели ребятам уйти и передать всем жителям села, чтобы они немедленно ушли в лес, так как скоро начнется атака.