По ту сторону жизни
Шрифт:
– Ну а ты…
– Я знаю, что мне делать, можешь не беспокоиться, дон Антонио.
Они выпили ещё по бокалу шампанского.
– А ты мне больше ничего не хочешь рассказать? – поинтересовался Матвей, глядя на босса. – Мне непонятно, почему ты так быстро согласился на их предложение. На тебя это не похоже.
– К этому меня подтолкнули особые причины, – ответил дон Антонио и протянул собеседнику письмо. – На-ка вот, почитай… Я хочу услышать на этот счёт твоё мнение?
Матвей быстро перечитал письмо, ничего не
– Что это? – спросил он, с недоумением глядя на босса.
– Это письмо доставлено мне вчера еврейской почтой, – ответил тот.
– Понимаю, и, вижу написано оно тоже евреем? – округлил глаза Матвей. – Только не вразумлю никак, о ком в нём ведётся речь?
– Об очень хорошем человеке, – пояснил дон Антонио, беря бокал в руки. – Он попал в беду, и я должен его выручить!
– На свете много хороших людей, попавших в беду, но это не значит, что их всех кто-то должен выручать? – беря бокал, усмехнулся Матвей.
– Что и с кем происходит на земле, меня не волнует, – вдруг погрустнел дон Антонио. – Но тот, о ком написано в письме… Мы с ним не виделись уже двадцать лет, но я всегда с грустью вспоминаю о нём.
– Это ваш родственник? – отпив глоток шампанского, поинтересовался Матвей.
– Нет, мы не родственники, ни близкие, ни дальние, – вздохнул дон Антонио. – Но я всегда испытывал и испытываю к этому человеку необъяснимую душевную слабость. Он искренне честный человек… Он самородок, и именно за это я люблю его. В нём есть то, чего нет во мне и в тех людях, каковых мне приходилось встречать на своём веку, а потому…
Дон Антонио не договорил и залпом допил шампанское.
– Понятно, – кивнул Матвей. – Тот человек, о котором вы только что сказали, попал в беду. Его подмяла под себя машина сталинских репрессий. И это немудрено. Сейчас в СССР много таких людей, которые…
– Не читай мне лекций о ситуации в России! – неожиданно вспылил дон Антонио. – Лучше подумай и скажи, какие есть дельные предложения по этому поводу.
– Нет уж, увольте! – развёл руками Матвей. – Пойми, босс, вашего друга найти в России и тем более спасти его абсолютно невозможно!
– Иосиф Бигельман, который прислал мне это письмо, уже двадцать лет присматривает за ним, – заговорил дон Антонио задумчиво. – И это моя инициатива. Все эти годы, казалось бы, всё складывалось хорошо, мой друг с женой жили мирно в Ленинграде, правда, под чужой, выдуманной фамилией. А теперь его арестовали и след его простыл… Я должен поехать в Россию и выручить его!
– Позвольте, но это же невозможно! – воскликнул удручённо Матвей. – В СССР множество лагерей, сотни тысяч осужденных! Искать вашего друга там всё равно, что иголку в стоге сена!
– И это говоришь мне ты? – покосился на него дон Антонио. – Ты вспомни, каким был великолепным сыщиком в Уфе.
– Да ведь давно это было, – поник Матвей. – Сами знаете, что двадцать лет
– Зато у тебя осталась голова на плечах, – натянуто улыбнулся дон Антонио. – Вот её и используй.
– Хорошо, я подумаю над этим, – вздохнул Матвей. – А вы? У вас есть на этот счёт хоть какие-то соображения?
– У меня есть, – хмыкнул дон Антонио. – Вот потому я и согласился «помочь» этим ублюдкам, хлопотавшим за очередную попытку унизить Россию…
Когда Азат Мавлюдов в полночь вошёл в камеру-палату Малова, его взору открылась отвратительная картина. Прикованный наручниками к трубе отопления Кузьма представлял собою кровавое месиво.
– Чего, так и сопротивляется? – спросил он у санитара, стоявшего с закатанными рукавами и окровавленными руками.
– Не даётся гад, изворачивается, не можем иглу ему в вену вставить, – посетовал тот.
Мавлюдов осторожно приблизился к Малову и присел перед ним на корточки.
– Мы ему наручник едва на руку надели. Силён, чёрт, до невозможности…
– Да-а-а, ситуация, – вздохнул с пониманием Мавлюдов. – Из него можно вёдрами кровь вычерпывать, а мы справиться с ним не можем. А у меня пациент уже часа три переливания дожидается.
– А может быть, его усыпить, Азат Гумарович? – спросил санитар. – Тогда никаких проблем не будет.
– Нет, это не выход, – покачал головой Мавлюдов. – Кровь мы должны перелить чистую, без всяких примесей. – Он посмотрел на сидевшего на полу Кузьму. – А о прямом переливании, видимо, не может быть и речи?
Малов вдруг пошевелился и застонал.
– В себя приходит, – гыгыкнул санитар и посмотрел на огромного застывшего как статуя у двери напарника. – Вакула, придётся постараться и на кровать его перетащить. Ну а будет сопротивляться…
– Стойте, не калечьте его, – неожиданно воспротивился Мавлюдов. – Пусть остаётся на месте. Возьмите дебила из 18-й палаты и тащите его к ожидающему переливание пациенту…
Санитары вышли из палаты. Открыв глаза, Малов увидел Мавлюдова и встрепенулся. Он затряс головой, пытаясь собраться с мыслями.
– Ничего, я тебя не тороплю, задумайся над своим положением, – сказал Азат «миролюбиво». – Только не упусти из виду, что у тебя нет другого выхода. Не забери я тебя из НКВД, тебя давно бы уже в живых не было. А здесь ты поживёшь ещё, правда, в не комфортных условиях.
– Пока я жив, вы не возьмёте из меня и капли крови, упыри, – прошептал Кузьма разбитыми, распухшими губами.
– Нет, ты не жив, не обольщайся, – хихикнул Азхат. – Ты уже осуждён и расстрелян. Твоё дело сдано в архив. Оно закрыто в связи с приведением приговора в исполнение. Так что ты уже не человек, а донор. Ты жив лишь потому, что мне нужна твоя уникальная кровь, а не ты, со своим огромным телом и куриными мозгами!