По ту сторону жизни

Лесина Екатерина

Все боялись. И мои дядья, которые прежде с превеликим удовольствием раздавали затрещины, и их жены, и дети, находившие немалую радость в том, чтобы щипать и толкать нас, и староста, и мужчины, и женщины… и пожалуй, нас бы изгнали, если бы не этот страх.

Но кто рискнет обидеть посвященных Кхари?

— Я плохо говорить твой язык, — чужак старается. Он не злой. И в отличие от прочих не считает нас дикарями, разве что самую малость. Он редко хмурится, а злым я видела его лишь однажды, когда Ишмас-водовоз колотил свою жену.

Чужак

поколотил Ишмаса.

Вмешался он зря, но Ей понравилось. И потому я привела его в храм. А он принес цветы.

Мне иногда передавали дары для нее. Лепешки, пропитанные птичьей кровью. Квелые тушки или куски сырой печени. Иногда — костяные иглы или даже браслет, пусть деревянный, но кровью измазанный. А чужак — цветы. И сам он возложил их к ногам богини. А потом протянул к ней раскрытые ладони, зажмурился. Что-то произнес…

Сила… какая сила…

Я наш язык понимала, как понимала и тот, другой…

Чужак смотрит на меня внимательно. И протягивает мне кольцо.

— Ты стать мне жена.

Это звучит утверждением, но я киваю: я…

Мне двадцать три и я слишком стара.

— Сестры.

Он прикрывает глаза и говорит:

— Они есть сила?

— Ее, — я указываю на богиню.

— Хорошо. Я… найти. Муж. Твой сестра.

— Две, — уточняю, показывая на пальцах. И чужак улыбается.

Сколько бы ни было у тебя сестер, девочка, мы подыщем им мужей… эту силу нельзя упустить.

Сознание раздвоилось. Это неприятно, к счастью, длилось недолго.

У прошлого кисловатый вкус, не сказать, чтобы приятный. И я хотела бы вернуться, но…

Старуха злится. Ее уродливое лицо делается вовсе страшным, и она, позабыв про богиню, шипит:

— Никогда… никогда, слышишь, тварь?

Она пытается отвесить мне затрещину, но я перехватываю руку. Я приняла решение. Чужак… был иным, но богиня позволила коснуться ног ее и не обожгла ядом, не наказала наглеца, послав ему быструю смерть или же долгую и мучительную, а значит…

— Мы уйдем, — сказала я, глядя в мутные старушечьи глаза. — А ты останешься. Ты будешь жить долго… так долго, что имя твое забудут, а саму тебя станут считать проклятой…

Она икнула, а я… Я не могла остановиться. Я видела…

Мы видели: мучительную жизнь, полную суеверного ужаса и ненависти. Бесконечное полотно дорог. Стареющее тело, к которому была привязана душа. Милостыню… голод…

Раз уж она так боится смерти…

— Ты… поплатишься, — старуха вырывает руку и отступает. — Ты…

Ночь.

И круг полной луны, желтой, как тигриный глаз.

Рога молчат, как и барабаны: сейчас нам не нужны слуги. Ночной лес полон звуков. Кто-то кричит, кто-то

плачет почти человеческим голосом. Бесшумно ступает огромный зверь, который задерживается на долю мгновенья, прислушиваясь к происходящему на поляне. Его клыки подобны кинжалам, а когти остры, но… зверь уходит.

Скользит змея, чье тело сохранило остатки тепла, а яд по-прежнему крепок. Плачет птица.

А мой будущий супруг молчит. Он стоит перед лицом Богини, держа меня за руку…

— Ангус, ты уверен? — его спутник не так хорошо воспитан. А еще несколько пуглив, поэтому и сжимает ладошку младшей сестры, но продолжает крутить головой, озираясь.

Темнота для него непроглядна. Враждебна.

И он говорит. Он кладет ладонь на блестящую рукоять: их оружие шумно и грозно, и это тоже нравится богине. Она улыбается. Она тянется из темноты, разглядывая чужаков сотнями глаз.

— Уверен. Сопли подбери, — мой будущий муж спокоен.

Он позволил надеть на голову алый тюрбан и украсить переносицу знаком. Он наклонился, когда я протянула гирлянду из цветов, и улыбнулся, видя мою нерешительность.

— А если…

— Если ты не заткнешься, я сам тебе шею сверну, — обещает он, не спуская взгляда со смуглой девушки, которая двигается медленно, будто во сне. И сны ее не стоит тревожить.

— Но…

— Мы все уже решили, — Ангус опускает палец в плошку с толченой охрой, а после касается прохладного смуглого лба. — Или думаешь переиграть?

— Я… я просто не уверен. А если… если не получится… что тогда?

— Тогда я заплачу тебе двадцать тысяч золотых марок. — Мой предок морщится, и я с ним: нам не по вкусу трусость, а еще дурная привычка некоторых переигрывать сделку перед самым сложным ее этапом. Попадались мне здесь, в нынешнем нашем времени, подобные… типы. — А ты постараешься сделать эту девочку счастливой…

Она совсем юна, но в варварском этом мире принято отдавать замуж детей. И ему случалось присутствовать на свадьбах, где невеста только-только научилась ходить.

Когда-то это, как и многое другое, казалось ему дикостью. Слепец. Но ему повезло прозреть. Увидеть. Ощутить ту живую, бурлящую силу, которой наполнена эта земля. Он даже пробовал прикоснуться к ней, но… не хватало малости.

Третий спокоен. Он деловит и старателен. Он привык доверять и повторяет все за Ангусом, не слишком вдаваясь в детали. Ему не так уж нужна награда: теперь он богат. Эта земля принесла много золота, главное было не позволить ему попасть в чужие руки.

Ангус не позволил.