По ту сторону жизни
Шрифт:
Но убивать зачем?
Своего она добилась. Или…
Каким бы хорошим ни был приворот, длиться вечно он не будет. И старик, вырвавшись из тенет любви, вполне мог озадачиться вопросами, как получилось, что состояние его вовсе не так уж велико, как должно бы быть.
Вопросы ладно… но ведь он и в суд мог подать.
Обвинить жену в мошенничестве… призвать на помощь коронных поверенных, а имперские стряпчие из особого отдела, пусть обходятся дорого, но денег своих стоят.
Неприятно? Пожалуй. Достаточно ли
А если добавить статус? Одно дело — почтенная вдова, и совсем другое — несчастная разведенная женщина, которую супруг бросил ради молоденькой любовницы-простолюдинки.
Одно к одному… И мертвые, если подумать, живых безопасней.
Ладно, допустим, сугубо теоретически, у почтенной госпожи Биртхольдер имелся веский мотив избавиться от мужа. Но сын… Адлар при чем?
Или…
— Скажи, у вас ведь не сложились отношения с Адларом? — Я дернула бабенку за прядку, и та съежилась. — Не сложились… и вопросы он тебе задавал, верно?
И не поверил, что смерть отца естественна. А там вопрос… там другой… И речь уже не о мошенничестве, убийством дело пахнет… а где один мертвец, там и другой, тем паче, в случае, если выдать смерть за случайную не выйдет, всегда есть, на кого ее спихнуть.
— Иди, — разрешила я. — И думай, кому и что говоришь…
ГЛАВА 39
Дом я покидала задумчивой.
И чем больше думала, тем меньше происходящее мне нравилось. А дождь зарядил снова, долгий, на редкость занудный.
Вымокла я изрядно.
А в подземном ходу еще и пыли набралась. И почему-то совсем не удивилась, обнаружив в лаборатории Диттера. Устроившись на диванчике, он читал весьма зловещего вида книгу. Темные страницы. Кожа. И, кажется, кровь… тянуло от нее тьмой, но дознавателя это не пугало.
— Прогулка удалась? — поинтересовался он.
— Прогулка?
— Или ты все это время в шкафу пряталась? — легкая насмешка и… ему бы возмутиться, тогда бы и я возмутилась, заявив, что вовсе не обязана отчитываться перед Святым престолом о делах своих. И мы бы поругались и…
А он издевается.
— Увы… — я попыталась снять с волос паутину. — Он не слишком подходит для игры в прятки.
Диттер книгу отложил. Поднялся. Пахло от него коньяком, и, стало быть, посиделки вечерние были Гюнтером благословлены.
— Еще здесь осталась, — он снял темную травинку с моей щеки.
— Спасибо.
— Монк сказал, что так надо…
Я кивнула: мне он тоже много чего наговорил, даже благословил, до сих пор вон зудит.
— А вы…
— У Вильгельма жар… он ненавидит болеть. На редкость зануден становится.
— Он и так на редкость зануден.
— И капризен.
Коньяк. И табак. Вкусная смесь. Запах человека, слегка попорченный болезнью… нехорошо, но терпимо.
— Он — единственный сын бургомистра… Ульмштольц… маленький
А я осталась.
И как-то… тесновато вдруг стало в лаборатории.
— Чаю хочешь? — я зажгла спиртовку и набрала в колбу воды, закрепила на штативе. — Еще бабкин сбор… хороший… она в травах понимала.
— И не только в травах.
О да, артефактором бабушка была талантливейшим и, кажется, ее весьма разочаровывало, что ни сын ее, ни уж тем более я не унаследовали ни толики таланта.
Пара старых чашек, давным-давно изгнанных в лабораторию. Одна со сколом, вторая с отбитой ручкой. И к ним пара блюдец из разных сервизов. Чайная коробка. Чай.
— Только к чаю ничего… так значит, сын бургомистра?
— Ему было пятнадцать, когда он сбежал из дому и скрылся в храме, провел там ночь… и получил силу, которой мало кто обладает. Бургомистр, конечно, не слишком обрадовался. Он прочил Вильгельму иной путь…
Проторенно-политический, полагаю.
Нужное образование.
Папина поддержка… семейные связи и, как результат, кресло бургомистра по наследству, а с ним и забота о городской казне и семейном же благосостоянии… что-то как-то и думать невесело.
— Он пытался дать взятку, чтобы Вильгельма признали непригодным к обучению… потом, когда выяснилось, что деньги в данном случае не помогут, требовал перевести его в жрецы…
Сомнительная радость, вспоминая Монка, чье тело медленно разъедала сила света. Тьма в этом плане мало отличается, но темные хотя бы не скрывают правды. И не особо стремятся к высокой чести.
— Вы с ним не поладили?
Пару крупинок темного чая того сорта, который при хранении лишь становится крепче. Сушеные цветы кошачьей лапки…
— Он держался так, будто знал, что лучше всех… это ему еще бы простили, — Диттер снова сел на диванчик и книгу взял. — Хуже всего, что он и был лучше всех… во всем… в учебе… на практике… в службе… я вечно во что-то вляпывался, а Вильгельм…
Закаленный годами семейного воспитания, получивший лучших учителей — вряд ли бургомистр экономил на образовании единственного ребенка, — обзаведшийся семейной поддержкой и божественным покровительством… почему бы и нет?
Иногда быть лучшим просто. Но удовольствия это не доставляет.
— Ему нравилось демонстрировать свое превосходство.
— А вы?
— Кто-то восхищался… кто-то терпел… я единственный, пожалуй, кто рискнул ему бросить вызов.
— И как?
— Он сломал мне руку, нос и выбил пару зубов. Правда, оплатил целителя… и заявил, что если я подберу сопли и займусь делом, то рано или поздно смогу продержаться больше минуты…
Прелестно.
— Он мне даже наставника нанял, — Диттер стиснул кулаки. — Хорошего… да что там, самого лучшего… и еще одного, по этикету…