По вере его

Terra 33

— Разве так важно, кто и когда придумывает новую традицию? В этот раз первооткрывателями будем мы. Согласна?

У неё просто не нашлось сил ответить ему «Нет».

***

Локи, наклонившись вперёд, опёрся локтями о колени и устало потёр переносицу. Сколько подобных историй он уже переслушал за свою ангельскую жизнь? Интересно, каково это — вот так раскрываться перед незнакомым и абсолютно чужим тебе собеседником? Рассказывать интимные подробности, выворачивать наизнанку тайники души, давать проникать в подчас самое дорогое, трепетно хранимое и оберегаемое, как некое богатство, не имеющее ни цены, ни аналогов в скудном предметном мире?

Ему самому не пришлось через это проходить —

связь наладилась пусть и не сразу, но без подобного душевного стриптиза. Наверное, он и не смог бы вот так… Не потому что мужчина — у него были подопечные обоих полов, и подчас как раз представители, как их принято называть, сильной половины человечества раскрывались сильнее и ярче, словно смерть вместе с бренным телом помогала им избавляться и от навеянной жизнью ненужной шелухи предрассудков и условностей, наглухо закрывающей их истинную сущность. Скорее всего, дело именно в нём самом. Интересно, что было бы, не наладь он связь обычным способом? Смог бы вызвать достаточно воспоминаний, которые помогли бы протянуть нити до неё? Конечно, уже потом, когда его миссия была закончена, он делал это несколько раз — чтобы учиться работать с этой техникой, чтобы на своей «шкуре» пережить всё то, через что потом пройдут его подопечные, чтобы… Этих «чтобы» было много, и Локи безропотно выполнял всё, что от него на тот момент требовал наставник. Однако ни разу за всё время не настраивал нити по собственному желанию, из эгоистичного, свойственному любому человеку, хотения пережить светлые мгновения своей жизни ещё раз.

Ангел на пару секунд прикрыл глаза, вызывая в памяти нужные образы, чувствуя, как начинает зудеть левая ладонь — верный признак того, что нити появились. Теперь это происходило довольно быстро, сказывался опыт. Не было необходимости ни рассказывать о прошлом, ни сортировать воспоминания, достаточно лишь представить картинку — словно вынуть из футляра тот самый карандаш, которым в следующее мгновение проведёшь по бумаге, раскрашивая чёрно-белый рисунок. Или взять определённую книгу с полки. Легко. Просто. Привычно. Обыденно…

Локи осмотрел полученный результат и скривился, как от зубной боли. Потом перевёл взгляд на сидящую рядом девушку. Пожалуй, будет неправдой, если он скажет, что не завидует ей — таких сильных и крепких нитей не было ещё ни у кого из его подопечных. Золотисто-розовые, серебристо-голубые, мягко переливающиеся в свете вечернего солнца, они плотно обвивали тонкое девичье запястье и тянулись, переплетаясь, куда-то вперёд, постепенно теряясь в бетонно-стеклянных джунглях города. При этом они, насколько это можно было разглядеть сейчас, с того места, где сидели Люси и Ангел, нигде не разъединялись, как это иногда случалось. Оставалось надеяться, что и дальше нити не расползутся в разные стороны, позволив им с первого раза найти то, что нужно.

Наверное, уже можно было бы и остановиться, но Локи, чуть помедлив, всё же спросил:

— Хочешь ещё что-нибудь рассказать?

— Чем больше, тем лучше, так? — уточнила девушка, не открывая глаз.

— Не всегда. Помнишь ведь, что я говорил о воспоминаниях? — Люси кивнула. — Но у тебя пока всё идёт хорошо, — Ангел снова посмотрел на свою руку. Из ладони тянулись тонкие, матово поблескивающие, словно стальные, нити. Странно, но раньше они казались ему теплее, ярче. Почти живыми. Настоящими. Эти ниточки были не просто воспоминаниями.

Всё, что проживает человек — события, эмоции, мысли — проходя через его душу и сердце, оставляют там свой след, откладываясь в памяти мозаичными осколками, из которых можно при желании сложить картины прошлого. Но разве, коснувшись воды, мы останемся сухими? Кожа так или иначе станет влажной, покрывшись тонкой плёнкой соединённых между собой молекул водорода и кислорода. Немного

жидкости крупными каплями скатится вниз или разлетится в разные стороны, если человек не захочет спокойно стоять и отряхнётся. От остатков влаги легко избавиться при помощи полотенца. И всё же малая толика этих самых молекул не покинет его тела, впитавшись, проникнув под кожу и став частью организма.

Человек не запоминает всего, происходящего с ним. Многое растворяется в водовороте жизни за ненадобностью, вытесняется более ярким и значимым. Но то, что остаётся, по праву может считаться уже чем-то большим, нежели рядовыми воспоминаниями о просмотренном накануне фильме или случайно услышанном разговоре. Это — уже часть самого человека, как рука, глаз или сердце, пусть и не столь видимое. Поэтому терять их особенно болезненно.

Нет, Локи не забыл событий и лиц — память была почти идеальной и, кажется, с каждым днём лишь сильнее проявляла картинки прошлого. Терялось нечто совсем другое, гораздо более важное и однозначно невосполнимое, то, чем была через край полна эта девочка, что сидела рядом с ним на скамейке. Человечность. Наверное, только сейчас, смотря на свою новую подопечную, он смог дать название тому качеству, что медленно, но неотвратимо покидало его, как пресловутая вода сквозь пальцы. Эта потеря ничем особым не грозила ему, кроме одного — превратиться со временем в бесстрастного Божьего посланника, не испытывающего ни любви, ни ненависти, что печальными глазами смотрел на него с фресок в Соборе, куда матушка водила маленького Локи по воскресеньям. Бестелесного и бесчувственного.

Не слишком ли высока цена? Ответ напрашивался сам собой. Для него — чересчур. Поэтому Люси будет последней. Потом он уйдёт, чтобы сохранить хотя бы жалкие крохи того, что пока ещё — слегка раздражающе и почти неощутимо — скреблось где-то за грудиной.

Ангел резко сжал руку в кулак, заставив нити рассыпаться серыми, похожими на пепел, хлопьями, и спокойно напомнил:

— Время идёт. Если ты хотела что-то рассказать, поторопись.

— Да, совсем немного… — прошелестело сбоку. Локи убрал руки в карманы и откинулся на спинку скамейки. Пожалуй, и в самом деле пора заканчивать, у них ещё много работы…

***

Утро выдалось тёплым и солнечным. И необычайно одиноким — вторая половина скромного ложа, на которой ночью спал её розововолосый соблазнитель (хотя кто кого на самом деле вчера соблазнял, сказать сложно), была пуста. Да и вообще в комнате не было ничего, что указывало бы на наличие в квартире постороннего: ни наручных часов Нацу на прикроватной тумбочке, ни его футболки на спинке стула, ни даже короткой записки, в спешке черкнутой на клочке бумаги. Люси попробовала убедить себя, что для столь скорого и полного исчезновения Драгнила могут быть вполне обоснованные причины — он деловой человек, а бизнес и сопутствующие ему обязательные элементы вроде встреч, контрактов и прочего, и прочего никто не отменял, да и найти теперь друг друга им не составит труда. Но в глазах всё равно неприятно защипало, и Хартфилия поспешила спрятать лицо в подушку и укрыться с головой одеялом, чтобы не омрачить и без того грустное утро ещё больше.

Именно поэтому она и не услышала, как скрипнула дверь, прошаркали по полу чьи-то босые ступни и тихо звякнула фарфоровая чашка. Зато довольно отчётливо почувствовала, что её ухватили за ногу.

— Доброе утро!

Люси подскочила на постели, резко отбросив в сторону одеяло:

— Нацу?!

— Осторожнее! — предупредил он, присаживаясь на край кровати. — Иначе мы останемся голодными.

— Ты… Где ты был?

— Завтрак готовил, — Драгнил аккуратно пристроил на её коленях поднос с посудой. — Повар из меня так себе, но уж кофе и тосты я всё же состряпать могу. Ешь, пока не остыло.