По воле Посейдона
Шрифт:
— Так и тянет остаться тут еще на денек, — сказал его двоюродный брат. — Может, в Регии есть еще богатые дураки… Я имею в виду — покупатели.
— А почему бы и нет? — воскликнул Соклей. — Теперь мы можем себе это позволить. И если даже мы продадим следующих птенцов по обычной цене, мы равно останемся в выигрыше.
— Верно, — кивнул Менедем. — Тогда решено: задержимся еще ненадолго.
На следующее утро Соклей отправился на рыночную площадь с первыми же лучами солнца и начал выкрикивать:
— Жители Регия, двое ваших соотечественников уже купили птенцов
Те, у кого было достаточно денег, чтобы приобрести павлина, может, и не приходили сами спозаранку на агору, но рабы их наверняка были тут. А Соклей уже понял, что лучший способ заставить людей расстаться со своим серебром — это сделать так, чтобы они позавидовали соседям.
Задумчиво погладив бороду, он добавил:
— А еще у нас есть замечательные благовония, сделанные из родосских роз. Сколько женщин в Регии хотят пахнуть более сладко для своих мужей?
Потом Соклей вспомнил своего двоюродного брата и невольно подумал: «А сколько из них хотят пахнуть более сладко для кого-то другого?»
И опять-таки, способные купить родосские благовония женщины — будь то респектабельные домохозяйки или богатые гетеры — нечасто появлялись на агоре, но на рынок ходили их рабы; именно к ним Соклей и обращался. Он улыбнулся про себя, когда двое таких рабов, явно заинтересовавшись, поспешили домой. Заодно Соклей еще расписал и достоинства косского шелка.
Как и вчера, он вернулся на судно к закату и окликнул Менедема еще с пристани:
— Ну, как дела?
— Птиц больше никто не покупал.
Однако вид у Менедема все равно был бодрый и веселый. Мгновением позже Соклей узнал причину его хорошего настроения.
— Зато у нас почти кончились шелк и благовония. Одна шикарная гетера пришла сама, под покрывалом, как жена богатого человека. Когда она сняла покрывало, чтобы поторговаться… — Глаза Менедема стали большими и круглыми. — Афродита, вот это красавица! Если бы она дала мне немного того, что прячет под своим хитоном, я бы отдал ей благовония задаром.
— Не сомневаюсь, — ядовито произнес Соклей. — В таком случае я бы предоставил тебе самому объяснить отцу, почему у нас кончились все благовония, но денег мы при этом не заработали.
Менедем состроил двоюродному брату рожу.
— Ты жуткий зануда и порядочный мерзавец!
— Спасибо на добром слове, — ответил Соклей.
Они покинули Регий на следующее утро. Соклей ожидал, что Менедем отправится вдоль берега Италии, но его двоюродный брат вместо этого решил пройти через Сицилийский пролив прямо к Мессене.
— А почему бы и нет? — сказал Менедем, когда Соклей удивленно посмотрел на него. — У нас хорошо шла торговля в Регии. Не вижу, почему мы не смогли бы так же хорошо поторговать и там.
— Думаю, ты прав, — кивнул Соклей, но тут же добавил: — Если только военные действия на Сицилии не продвинулись так далеко на север.
— Тогда мы бы услышали об этом в Регии, — ответил Менедем, и, вероятно, так бы оно и было.
Потом
— Вечно ты ноешь!
— Если бы ты прислушивался к моему нытью в Таренте, то сейчас не мучился бы от боли в лодыжке, — парировал Соклей, а Менедем молча изобразил на лице глубокое оскорбление.
Аристид, стоявший, как всегда, на носу, указал влево и закричал:
— Там что-то странное!
Мгновение спустя он подобрал слово для того, что его удивило:
— Водоворот!
Некоторые моряки разразились тревожными возгласами, большинство из тех, что не сидели на веслах, поспешили к борту, чтобы посмотреть.
Диоклей сказал:
— На такое нарываешься время от времени в здешних водах. Течение, наверное. Почти все эти штуки всего лишь течения, и только.
— Они могут утащить судно на дно моря, не успеешь и глазом моргнуть! — дрожащим голосом произнес молодой гребец.
— Если только большие, — ответил начальник гребцов. — Но то, которое мы видим? Не глупи. Такой водоворот бывает, когда смешиваешь воду и вино в сосуде под названием динос.
Это успокоило моряков и заставило некоторых из них улыбнуться — само название упомянутого сосуда означало «рассказчик небылиц». Соклей восхитился смекалкой Диоклея.
Увидев то, что так встревожило его людей, Менедем начал декламировать по памяти двенадцатую песнь «Одиссеи»:
Узким проливом мы плыли, и в сердце теснились стенанья; Сцилла с этого боку была, с другого Харибда, Страх наводя, поглощала соленую воду морскую. Воду когда извергала она, то вода клокотала, Словно в котле на огромном огне. И обильная пена Кверху взлетала, к вершинам обоих утесов. Когда же Снова глотала Харибда соленую воду морскую, Вся открывалась пред нами кипящая внутренность. Скалы Страшно звучали вокруг, внутри же земля открывалась С черным песком. И товарищей бледный охватывал ужас. [7]7
Перевод В. Вересаева
Пугливый молодой моряк указал на водоворот и спросил:
— Шкипер, как ты думаешь, это настоящая Харибда?
Прежде чем Менедем успел открыть рот, за него ответил Соклей:
— Если это и Харибда, ее слишком часто стирали в горячей воде, потому что она порядком села.
Это вызвало смех моряков, а Менедем ухмыльнулся и одобрительно помахал двоюродному брату рукой.
Соклей мысленно сам похлопал себя по спине за то, что сумел сказать нужную вещь именно в нужное время, а не двумя днями позже. В тот момент он гордился собой и желал, чтобы подобное случалось почаще.