По воле Посейдона
Шрифт:
— Ха. Это было бы весело, если б только можно было повеселиться — понимаешь, что я имею в виду?
— Разве я не сказал только что то же самое?
Менедем заговорил громче, чтобы его услышали все гребцы:
— Хорошо поработали, парни! Мы испугали еще одного грифа. А теперь — гребцы левого борта, сушите весла, гребцы правого борта, вперед!
«Афродита» развернулась влево почти на месте.
Ее нос снова нацелился на Гиппоний; Менедем снял с весел каждого борта половину гребцов и двинулся к гавани, до которой теперь было на несколько стадий больше,
— Да, это было захватывающе, — заметил Соклей, поднимаясь по ступенькам на ют.
— А ты ожидал, что в море будет скучно? — спросил Менедем. — Тем, кто предпочитает скуку, лучше не покидать Родоса.
— Даже там необязательно должно быть скучно, — возразил Соклей. — Кто знает, что македонцы там учудили, пока мы здесь, на западе?
— Ты прав, — мгновение спустя ответил Менедем. — Хотел бы я, чтобы ты ошибся, но ты прав.
— Надеюсь, генералы ничего такого не затеяли, — продолжал Соклей. — А если и затеяли, надеюсь, они дерутся друг с другом, а не с Родосом. Только когда живешь в полисе, где так много генералов, невольно начинаешь беспокоиться.
— Это точно. — Менедем представил, как они возвращаются на Родос, а там полно воинов Антигона или Птолемея.
Страшное зрелище предстало перед его мысленным взором: наемники нагло расхаживают по улицам, богатые семьи взяты в заложники, чтобы принудить весь город к повиновению. А ведь его собственная семья далеко не бедна. Уже не в первый раз Менедем захотел, чтобы Соклей не заставлял его так много думать.
Вид италийского берега, омытого лучами заходящего солнца, помог ему отвлечься от мыслей о том, что может происходить сейчас далеко отсюда, на востоке.
Похоже, Соклей тоже всеми силами старался об этом не думать, потому что показал на берег и заметил:
— Рядом с городом больше зелени, чем в остальных местах.
— Кое-кто утверждает, что Персефона якобы обычно является сюда с Сицилии, чтобы набрать цветов, — ответил Менедем. — Уж не знаю, правда это или нет, но вот девушки в Гиппонии действительно частенько выходят на эти луга и делают себе цветочные гирлянды для праздников и всякого такого.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Соклей. — Ты ведь раньше тут не бывал.
— Так говорят в тавернах, — ответил Менедем. — Ты много теряешь, потому что не любишь сидеть и болтать с моряками.
— Мне не нравится получать на целый талант никчемной болтовни и на пол-обола действительно интересных сведений, — ядовито заметил Соклей.
— Но ведь никогда наперед не знаешь, что окажется интересным, — возразил брату Менедем.
Соклей покачал головой.
— Нет. Никогда наперед не знаешь, окажется ли вообще хоть что-нибудь интересным. Обычно ничего путного там и не услышишь. Большинство разговоров в тавернах ведут люди, которые рассказывают всякие небылицы: о рыбе, которую якобы поймали, о врагах, которых якобы убили, и о женщинах, которых якобы поимели. Я не знаю, как имя Персефоны вообще всплыло в разговоре в таверне, если только ты не пил с Аидом.
Это замечание заставило
— Вообще-то я и не говорил о Персефоне, я говорил о Гиппонии и о том, какая там стоянка.
Он указал вперед.
— Места не слишком много, верно?
— Верно. — Соклей снова изумленно покачал головой. — Невольно начинаешь гадать — почему кому-то вздумалось построить тут город.
— Это точно! — согласился Менедем. — Даже нет нормальной гавани, чтобы поставить судно… Только длинный прямой берег. И жители Гиппония ничего не предпринимают, чтобы исправить дело, вот что удивительно! Никакого тебе мола, чтобы защитить корабли от волн и непогоды, да и причалов почти нет. Если бы Одиссей в наши дни явился сюда, он почувствовал бы себя как дома.
— Если бы Одиссей явился сюда, он явился бы на пентеконторе, — сказал Соклей. — Большинство данайцев, которые двинулись на Трою, отправились в путь на пентеконторах, если верить Гомеру. Троянцы небось считали их всего лишь самым большим пиратским флотом в мире.
Менедем уставился на двоюродного брата.
— Ну и ну? — сказал он наконец. — Я-то всегда думал, что больше тебя люблю Гомера.
— Так оно и есть, — ответил Соклей. — По-моему, он великий поэт, но Гомер далеко не первый в списке моих любимых авторов.
— Знаю, — ответил Менедем. — И все-таки ты только что заставил меня взглянуть на «Илиаду» под другим углом. Мне лично и в голову никогда не приходило посмотреть на все с точки зрения троянцев.
Он все еще продолжал дивиться, когда Диоклей остановил «Афродиту» недалеко от берега и якоря на носу плюхнулись в глубокие воды Тирренского моря.
Вот интересно, когда Приам и Гектор глядели с открытых ветрам стен Трои, какими они видели Агамемнона, Менелая, Ахиллеса, Одиссея? Небось считали их всего-навсего шайкой богами проклятых разбойников, которые заслуживают одного — быть распятыми на крестах?
Менедему это представлялось невероятно увлекательным.
Соклей, должно быть, думал о том же самом, потому что сказал:
— Хотел бы я знать, как бы выглядела «Илиада», если бы Троя не пала?
— По-другому, — ответил Менедем, и оба брата рассмеялись.
— Я уверен, Трое лучше быть такой, какая она сейчас, — заключил Менедем. Усилия, которые он потратил, чтобы посмотреть на вещи по-другому, оказались для него непомерными.
Соклей не спорил.
«Когда настанет утро, — подумал Менедем, вытягиваясь на юте, — я снова буду думать так, как надлежит думать истинному эллину».
Когда настало утро, в голове Соклея все еще бродили мысли о том, что они вчера обсуждали с Менедемом.
— Когда Александр вторгся в Персию, — сказал он, — Дарий, вероятно, тоже думал, что македонцы — орда варваров. И, судя по тем македонцам, которых я видел, у него были причины так думать.
К его разочарованию, Менедем не хотел больше обсуждать этот вопрос.
— Персы получили по заслугам. — Вот и все, что он сказал.
Соклей окунул ячменный хлебец в оливковое масло.