По воле судьбы
Шрифт:
Новиодун был готов уже сдаться, однако тут появился Верцингеториг, и битуриги передумали прямо в момент передачи заложников. Обе центурии, вошедшие в крепость, были окружены, но им удалось пробиться к своим, хотя битуриги жаждали крови. В самый пик напряжения Цезарь послал в поле тысячу конных ремов, возглавляемых четырьмя сотнями убиев. Стремительность наскока застала Верцингеторига врасплох. Его конники все еще выстраивались в боевой порядок, когда германцы, бешено улюлюкая, налетели на них. Такого вопля в этой области Галлии не слышали уже несколько поколений.
— С ним германцы, — сказал Верцингеториг. — Германцы! Я думал, он завязнет в городе и на сопротивление у него не останется сил. Но он нашел их. Германцы!
Он созвал военный совет, с болью признав свое поражение.
— За восемь дней оно уже третье, — проворчал Драпп, вождь сенонов. — Веллавнодун, Кенаб, а теперь Новиодун.
— В начале апреля он был в Нарбоне. А к концу движется на Аварик, — сказал Дадераг, вождь мандубиев. — Шестьсот миль в месяц! Нам за ним не поспеть.
— Мы поменяем тактику, — решил Верцингеториг, которому полегчало после тягостного признания. — Он задал нам трепку, а теперь наш черед заставить его уважать нас. Отныне мы сделаем эту кампанию для него невозможной. Заставим отступить в Агединк и запрем его там.
— Как? — скептически поинтересовался Драпп.
— Через жертвы, Драпп. Через многие жертвы. Мы уморим его голодом. В это время года и следующие шесть месяцев с полей нечего взять. Весь урожай хранится в силосных ямах и амбарах. Мы сожжем свои собственные хранилища, ничего не оставим на пути Цезаря. Больше атаковать не будем. Голод сделает это за нас.
— Если он будет голодать, то и мы тоже, — сказал Гутруат.
— Но не в той же степени, Гутруат. Мы будем добывать провиант в удаленных от местонахождения римлян районах. Пошлем к Луктерию, пошлем к арморикам. И конечно, к эдуям, чтобы увериться, что они ничего не дадут Цезарю. Ничего!
— А что станется с Авариком? — спросил Битургон. — Это же самый большой город в Галлии. В нем так много еды, что он вот-вот утонет в окружающих его топях. Мы тут болтаем, а Цезарь идет к нему.
— Мы последуем за ним на расстоянии, не позволяющем ему втянуть нас в сражение, — сказал Верцингеториг. Он нахмурился. — А Аварик мы сожжем.
Битургон ахнул.
— Нет! Нет! Я отказываюсь участвовать в этом! Мы, битуриги, клятвенно обещали подчиняться твоим приказам и, разумеется, будем стоять за тебя. Я готов жечь хутора, деревни, хранилища, даже рудники, но Аварик сжечь не дам!
— Тогда его возьмет Цезарь, и у него будет еда, — упрямо продолжил Верцингеториг. — Мы сожжем Аварик, Битургон. Это необходимо.
—
— Никогда, — решительно мотнул головой Дадераг.
— То же самое можно сказать и об Аварике. — Битургон перевел взгляд на Верцингеторига. — Пожалуйста, я прошу тебя! Жги любую крепость, или деревню, или рудник, жги, что хочешь, но только не Аварик! Аварик выстоит, Верцингеториг! Не делай непоправимого, умоляю! Лучше замани Цезаря к Аварику. Пусть попытается войти в него! Он не сумеет, он просидит там все лето, но не возьмет его! Он не сможет! Никто не сможет, пойми!
— Что скажешь, Катбад? — спросил Верцингеториг.
Главный друид, подумав, кивнул.
— Битургон прав. Аварик неприступен. Пусть Цезарь думает, что добьется успеха, пусть сидит там, обессиливая и себя, и солдат. А ты между тем созовешь общий сбор, и вся Галлия станет единой. Это хороший план — приковать римлян к одному месту. Если Цезарь увидит обугленные руины, он пойдет дальше, и мы потеряем его. С ним иметь дело — все равно что пытаться подцепить ножом ртуть. Пусть Аварик станет для него якорем.
— Ну хорошо. Мы посадим Цезаря на якорь у Аварика. Но сожжем все в пределах пятидесяти миль от него!
Римляне считали Аварик единственным красивым укреплением в Длинноволосой Галлии. Подобный Кенабу, только намного больше, он функционировал как город, а не только как место для хранения продуктов и для собраний племени. Он стоял на небольшом возвышении, посреди заболоченных, но плодородных пастбищ. Благодаря высоким стенам и окружающему болоту Аварик считался неприступным. Округлый выступ поросшей лесом скальной породы шириной в триста тридцать футов вел к воротам Аварика. Но перед самыми воротами твердая почва вдруг проваливалась, и это было единственное место, откуда можно было атаковать возвышающиеся стены. В других местах они стояли на болоте, слишком предательском, чтобы выдержать вес осадных фортификаций и машин в случае войны.
Цезарь поместил свои семь легионов на краю этого выступа, как раз там, где дорога круто шла вниз, а через четверть мили поднималась опять — к городской стене и воротам. Стена, окружавшая город, была сделана в технике murus Gallicus, представляя собой чередующиеся слои камней и деревянных балок в сорок футов длиной. Камни придавали сооружению огнестойкость, а гигантские деревянные перекладины обеспечивали прочность при артиллерийском обстреле. «Ее не проломишь, — думал Цезарь, краем уха ловя шум строительства лагеря за спиной. — Даже если иметь таран, способный бить под таким углом, и обеспечить легионерам при нем достаточную защиту».